Алмаз раздора, До и после Шерлока Холмса - Конан Дойл Артур (2012)

Не стоит лишний раз повторять, как опасно играть с огнем. Я никогда не мог с уверенностью сказать, знал ли Смит, какие отношения связывали Уэлстеда и юную даму. Я склонен думать, что поначалу он пребывал в полном неведении. Возможно, если бы кто-то в самом начале разъяснил ему сложившуюся ситуацию, Джо смог бы совладать со своими чувствами и тем самым облегчил бы свои мучения. Но мы, прошедшие через все это раньше, внимательно следили за развитием событий и предпочитали помалкивать, боясь расстроить надвигавшееся грандиозное шутовское действо. Очевидно, что и Сисси прекрасно видела и осознавала все происходящее — женщины славятся чрезвычайной прозорливостью в подобных вопросах. Однако она со свойственным ей озорством поощряла его ухаживания. Смит же продолжал «любовную осаду» с упорством и решительностью, поразившими всех нас. Во время работы он словно грезил наяву, рассеянно восседая за конторкой подобно некой мудрой птице и размышляя о чем-то очень отвлеченном, постоянно путался в счетах и ведомостях, а вечерами старался навязаться в компанию к Уэлстеду, чтобы посетить дом на углу Элдон — стрит.

Наконец, случилось то, что должно было случиться, — катастрофа. Никто не проронил ни слова, когда однажды утром наш Джо, вопреки своему обыкновению, тихо и незаметно вошел в контору. Весь его вид говорил о проведенной им бессонной ночи: всклоченные волосы, унылое бледное лицо и опухшие, слезящиеся глаза. Мы так и не узнали всех обстоятельств его «отставки». Скорее всего, ему недвусмысленно дали понять, что между ним и Сисси Ньюсом не может быть ровным счетом никаких иных отношений, кроме приятельских. Он достойно воспринял этот удар судьбы и всеми силами старался удержать эту боль в себе, пряча ее от насмешливых взоров окружающих. Как бы то ни было, но он стал другим человеком. То, что явилось для нас преходящим увлечением, в его душе превратилось в чувство настолько глубокое, что он, как ни старался, никак не мог его в себе подавить. Перенесенные им душевные муки настолько изменили его характер, что и следа не осталось от прежней вульгарности и бесцеремонности. Хотя он иногда и позволял себе громогласное «ха, ха!», но звучало оно деланно и фальшиво, напоминая скорее горький плач, нежели искреннее веселье. Хуже всего было то, что с каждым днем он делался все мрачнее и мрачнее. Мы всерьез начали сомневаться, не слишком ли поверхностно мы оценили характер этого человека, в глубине души которого таились такие чувства, о коих мы даже не подозревали.

Прошло четыре месяца. Никто из нас особо не изменился, за исключением Джентльмена. Кроме как в конторе, мы его почти не видели. Что он делал во внеслужебное время — оставалось тайной. Как-то раз поздним вечером я встретил его в порту. Он шел нетвердой походкой, то и дело спотыкаясь о кнехты и тросы, совершенно безразличный к тому, что любой его неосторожный шаг может стать последним. В другой раз я видел, как фигура в плаще скрылась в тени деревьев неподалеку от дома на Элдон — стрит и при моем появлении торопливо юркнула за угол. Джо никогда не отличался здоровым цветом лица, теперь же оно приобрело такой бледно — трупный оттенок, что его рыжеватые брови и усы казались темными на его фоне. Одежда болталась на нем, как на огородном пугале. Монокль куда‑то подевался. Даже некогда роскошное кольцо, казалось, померкло и потускнело, словно сочувствуя своему владельцу. Его манеры утратили прежнюю дерзость и бесцеремонность, теперь Джо сделался скромным и застенчивым. Сомневаюсь, что кто-либо из его провинциальных приятелей узнал бы знакомого им расфуфыренного франта Джозефа в шаркающем неопрятном человеке, похожем, скорее, на призрак, что появлялся в конторе банка «Дукат, Гульден и Дукат».