Корабли на суше не живут - Артуро Перес-Реверте (2015)

Я говорю не о шовинизме, и, надеюсь, мой английский друг меня поймет, и не о грушах в красном вине, а об элементарной памяти. Я знаю историю своей страны не хуже, чем другие — историю своей, а потому знаю, что если Испания забрала Трафальгар, то другие взяли, например, Сингапур. Точно так же я могу с полным правом заявить, что британские испанисты Паркер, Томас или Эллиотт помогли мне лучше понять историю Испании. И благодаря этому у меня, когда я оглядываюсь назад, не возникает ни стыда, ни каких-то комплексов. И это позволяет мне с шутками-прибаутками поставить точки над «i», когда эти «i» содержатся в написанных курсивом письмах разных козлов. Да нет, поймите меня правильно — я не испытываю ни малейшей враждебности к англичанам, а особенно — к тем из них, кто читает мои романы. Я живу в своем времени, дышу своим воздухом и знаю: память — это одно, а набранные на клавиатуре шпильки — другое. Что касается самого определения, то за него в полной мере ответственен мой сосед с Редонды — кстати, выражаю ему признательность за поистине рыцарскую учтивость, с которой он несколько колонок назад отнесся к моей забиячливо-кровожадной вспышке, — подаривший мне уже довольно давно старинную гравюру с подписью «Проклятые английские псы». А поскольку он — первостатейный густопсовый англофил, большая часть наших распрей происходит именно на этой почве. Отмечу еще, что пресловутое уподобление не с ветру взято: в XVI–XIX веках это было расхожее выражение, обычная практика «ты меня в лоб, я тебя — по лбу» для тех, кто щедро рассыпал уничижительные определения для всякого неприятеля или соседа, причем для нас, для испанцев, приберегал «вонючих мавров» — Тёрнер уверяет, что при Трафальгаре мы были в чалмах, — «остервенелых папистов», «полуденных бесов» и прочее. Так было раньше, так — с необходимой актуализацией — и ныне поступает желтая пресса ее величества.

Миллион сто тысяч чертей

Жизнь порой богата на такие штуки. Я — в Париже, где происходят всякие пресс-конференции, интервью и тому подобные дела по случаю выхода на лягушатниковском наречии моего последнего романа, с важным видом сижу в отеле и отвечаю на вопросы журналистов насчет креативного импульса и прочей фигни, призванной декларировать, что, мол, книгу вашу не читал, не собираюсь и ни малейшего желания не испытываю (а когда брякнешь, что, мол, послушайте, я просто рассказываю истории, на тебя смотрят как-то странно)… да, так вот, насчет креативного томления, жажды самовыражения и прочих recherches de l’inspiration perdue[40] — это не ко мне, с этим сходите к тем, кто живет литературными приложениями и рассказами о главной книге, которую они, такие зайчики, не пишут, потому что не хотят. У меня все не так и все просто — сюжет, сказуемое, подлежащее, завязка, развязка. Вопиющая банальность. Простой пехотный литератор, не ведущий колонку в разделе «Культура» газеты «Эль Паис». Ну, ладно, действо тянется и тянется, а потом появляется дамочка-фотограф — французская версия Элизабет Шу, — и ты проливаешь себе кофе на брюки, заглядевшись угадайте на что, и на снимке выходишь полным кретином. Самое же скверное, что весь день поглядываешь на часы, мечтая о зазоре, о щелочке, чтобы выскочить, схватить такси и спастись на площадь Трокадеро, совсем неподалеку от Эйфелевой башни. Там, в Морском музее, устроена временная экспозиция Mille sabords! — «Тысяча орудийных люков» или в вольном переводе — «Тысяча громов и молний». А это, безотносительно к презентации моего романа, я пропустить не согласен ни за что на свете.