Некая грустная ирония заключается в том, что добрые вести из Аликанте совпадают по времени с уничтожением в Картахене морских шлюзов, построенных тем же самым Хорхе Хуаном, кавалером и моряком. Потому что после того, как наша городская, с позволения сказать, голова Пилар Баррейро и ее как бы советники по как бы культуре — эти выдающиеся умы от Пепе, чьи действия наблюдая, неизбежно задаешься вопросом, окончил ли кто из них хотя бы среднюю школу, — в бесконечном своем невежестве и криворукости ради дизайна едва не разрушили город, порт и часть городской стены времен Карла III, на муниципальное добро наложил лапу наш военный флот и ничтоже сумняшеся обратил в щепы сокровище восемнадцатого века, самое передовое гидротехническое сооружение своего времени. Я говорю о первых морских шлюзах, не зависящих от приливов и отливов, — похожие были в Тулоне, но те мелели с отливом, — в которых уровень воды регулировался насосами, что избавило сотни приговоренных к галерам каторжников от вычерпывания воды вручную. Конструкция, чудесным образом сохранившаяся в течение двух с половиной веков, была размолота в труху испанской Армадой XXI века — удалось спасти только несколько обломков да часть креплений, — дабы освободить место под несколько новых причалов для подлодок. Нет, конечно. Надо же понимать, что сохранение уникального культурного наследия — ничто по сравнению с нуждами смелых — нет-нет, о чем это я, не смелых — бравых! героических! — защитников нашего морского господства, наших берегов, наших рыбаков и наших интересов. И что благодаря этим причалам, которые следует построить именно там и более нигде, мы будем наводить ужас на все моря, как это было до сих пор, и, если потребуется, смело — и рука у нас не дрогнет, и самая передовая, в лизинг приобретенная технология не подведет — торпедируем хоть марокканцев, хоть мерзавцев-англичан, хоть зарвавшихся наркоторговцев. В общем, всех, кто криво на нас посмотрит или посягнет на наше владычество. И снова повсюду взовьется наш глубокоуважаемый флаг.

Праздник святой

На днях я зашел в один из этих испанских средиземноморских прибрежных городков, типичный такой: белые домики, синий прибой. До сумерек было еще часа два, так что я пришвартовался, закрепил концы, грот скатал тщательно, чтобы он эдак фасонисто облегал гик, и устроился на корме почитать, наслаждаясь воздухом и пейзажем. И все было хорошо, и книжка обещала — это было старое издание «Матросской песни» Пьера Мак-Орлана, — как вдруг на всю гавань начинает громыхать развеселая летняя музыка, внимание, мол, почтеннейшая публика, наша коррида начинается. Ты спекся, бретланкастер, сказал я себе, захлопывая книгу. Поднялся на ноги, огляделся и убедился, что деваться мне и впрямь некуда. Был день Пресвятой Девы Хрензнаеткакой, местной святой покровительницы, и на одном из причалов уже разложили эдакую переносную арену, с воды на нее смотрели с лодочек и корабликов, а на суше возвели трибуну, и там уже сидели горстка туземцев и стадо возбужденных туристов в шортиках, и все выглядело так миленько, так празднично, как оно отродясь происходит в этих селениях. А по импровизированной арене под гогот и восторженные вопли почтеннейшей публики, в туче зудящего и язвящего двуногого гнуса метался неуклюжий и растерянный годовалый бычок.