Тайпи. Ому (сборник) - Мелвилл Герман (2015)

Маленькая Лу оказалась, однако, холодной и высокомерной красавицей, которая никогда не удостаивала нас своим вниманием и лишь изредка окидывала взглядом, выражавшим ленивое безразличие. Такое презрительное отношение премного уязвляло нас с доктором, ведь на груди у нас едва просохли слезы девушек, горько рыдавших при прощании с нами.

Когда мы вошли в дом, По-По разравнивал ковер из сухих папоротников, принесенных лишь этим утром; как только угощение было готово, его разложили на банановых листьях прямо на ароматном полу. Мы удобно расположились и принялись за жареную свинью и плоды хлебного дерева; мы ели с глиняных тарелок, впервые за много месяцев пользуясь настоящими ножами и вилками.

Все это наряду с другими признаками утонченности несколько уменьшило удивление, какое вызвала в нас сдержанность маленькой Лу; ее родители, без сомнения, были партувайскими богачами, а она избалованной наследницей.

После того как мы рассказали о пребывании в долине Мартаир, хозяева стали с любопытством расспрашивать, по какому делу мы прибыли в Талу. Мы вскользь заметили, что причиной нашего прихода было судно, стоявшее в гавани.

Арфрети, жена По-По, добрая душа, посоветовала нам поспать после еды; а когда мы проснулись вполне отдохнувшими, она подвела нас к двери и показала вниз, в сторону деревьев, сквозь которые мы увидели сверкающую поверхность воды. Поняв намек, мы отправились туда и, обнаружив глубокое тенистое озерко, выкупались, а затем вернулись в дом. Наша хозяйка присела рядом с нами; она с большим интересом осмотрела плащ доктора, в сотый раз пощупала мою грязную рваную одежду и сочувственно воскликнула:

– Ах! Нуи, нуи оли мани! Оли мани! (Ах, она очень очень старая! Очень старая!)

Арфрети, славная женщина, обращаясь к так, думала, что говорит на прекрасном английском языке. Слово «нуи» так хорошо известно иностранцам по всей Полинезии и так часто употребляется ими в разговорах с туземцами, что последние считают его принятым во всем мире. «Оли мани» – это не что иное, как oldman (старик) в туземном произношении; все жители островов, говорящие по-английски, обозначают этими словами не только старых людей, но и любые старые вещи.

Арфрети подошла к сундуку, набитому разной европейской одеждой, достала две новые матросские куртки и две пары брюк, с ласковой улыбкой вручила их нам, провела нас за ситцевую занавеску и ушла. Мы переоделись; теперь, поев, поспав и выкупавшись, мы предстали как два жениха.

Наступил вечер, зажгли светильники. Они отличались чрезвычайной простотой: половинка зеленой дыни, примерно на треть наполненная кокосовым маслом, и фитиль, скрученный из таппы, плавающий на поверхности. В качестве ночника ничего лучше не придумать; мягкий, навевающий сон свет пробивается сквозь прозрачную кожуру.

Время шло, и в дом стали сходиться остальные члены семьи, которых мы еще не видели. Появился стройный молодой франт в яркой полосатой рубашке; накрученная у него вокруг талии добрая сажень светлого узорчатого ситца спадала до земли. На нем была также новая соломенная шляпа с тремя лентами, обернутыми вокруг тульи: черной, зеленой и розовой. Ботинок и чулок, однако, он не носил.

Пришли и две изящные смуглые девочки-близнецы – с кроткими глазами и чудесными волосами, бегавшие полуголыми по дому, точно две газели. У них был брат, немного младше их, – красивый темнокожий мальчик с женскими глазами. Все они были детьми По-По, рожденными в законном браке.

Появились несколько старух странного вида, одетые в потрепанные плащи из грязного холста, которые сидели так плохо и к тому же так явно были с чужого плеча, что я сразу же причислил их владелиц к приживалкам – бедным родственницам, жившим за счет благодеяний Арфрети. Эти грустные кроткие старушки мало разговаривали и еще меньше ели; они сидели, либо уставившись глазами в землю, либо почтительно вскидывая их. В том, что они стали такими, повинно, надо думать, проникновение на остров зачатков цивилизации.