Срочно нужен гробовщик (Сборник) - Аллингем (Аллингхэм), Марджери (Марджори), Сэйерс Дороти Ли, Тэй Джозефина. (1992)

И Рене, как бабочка с потрепанными крылышками, но готовая к новым подвигам, устремилась к себе на кухню; а Кампьен взял письмо и, подойдя ближе к висевшему в холле фонарю, начал читать. Отчетливый почерк жены приветливо улыбался ему с единственной страницы.

«Дорогой Альберт,

спасибо тебе за известие, что мы не едем управлять островом. Я так рада. Реактивный самолет «Херувим» почти готов, так что мы с Аланом и Вэлом приедем к тебе, как только ты освободишься.

Юный Секстон Блейк весь день рисует, причем только одни грибы, которые мне показались сначала вполне невинными грибами из сказок. Пока я не прочитала, что под ними написано. Под каждым стояло только одно слово: «Бах!»

Я внимательно слежу по газетам за твоим расследованием, но сообщения такие отрывочные, что боюсь, любое мое замечание окажется до того невпопад, что ты расстроишься. Так что я лучше от них воздержусь. Надеюсь, скоро увидимся.

Очень люблю. Аманда.

P.S. Не могу все-таки удержаться от одного намека. Не думал ли ты о банкире? Очень уж он неестественный».

Кампьен дважды прочитал письмо, а постскриптум раз пять. Аккуратно сложил листок бумаги и спрятал во внутренний карман; слуха его вдруг коснулось сдавленное завывание. Кто-то явно пытался петь. Дело плохо — пел Лагг.

Дочь времени Тей Джозефина

Истина — дочь времени.

Старая английская пословица

I

Грант лежал на высокой больничной койке и смотрел в потолок. Надоело ему все невыносимо. Каждую черточку, каждую трещинку ровного белого чистого поля он знал наизусть. Сначала он вообразил потолок картой, прошел по рекам, исследовал острова и материки. Потом — загадочной картинкой, отыскал прятавшиеся в ее линиях лица, контуры птиц и рыб. Потом в уМе расчертил потолок и, как в школьные годы, просчитал получившиеся углы и треугольники. Гляди не гляди, больше ничего не выглядишь. Тоска смертная.

Грант как-то попросил Карлицу развернуть немного кровать, чтобы его взгляду стали доступны новые потолочные области. Это, однако, нарушило бы симметрию комнаты, а симметрия в больницах почитается превыше всего, ну, может, чуточку уступает чистоте, но никак не сострадательности. Что отклоняется от параллели, то — от лукавого.

Почему он ничего не читает, спросила в ответ на его просьбу Карлица. Вон ему сколько книжек нанесли, совсем новенькие, дорогие.

— Чересчур много людей, чересчур много слов. А печатные машины выбрасывают еще и еще: каждую минуту — лавины слов. Страшно подумать.

— Вам бы только спорить, — сказала Карлица.

Карлицей он про себя называл сестру Ингем — на самом деле девушку роста среднего, с неплохой фигуркой — в отместку за то, что оказался во власти этакой куколки, фарфоровой мейсенской [118]статуэтки, которую ничего не стоило поднять одной рукой. Конечно, будь он сам на ногах. Карлица всегда лучше Гранта знала, что ему можно, а чего нельзя, мало того, она так легко орудовала его большим беспомощным телом, что Грант испытывал постоянное чувство унижения. Вес словно ничего для нее не значил. Матрацы она ворочала с небрежной грацией дискоболки. А когда заканчивалось ее дежурство, за него принималась Амазонка — богиня с руками, точно ветви бука. Амазонка, сестра Деррол, была родом из Глостершира, и каждую весну в пору цветения нарциссов ее томила тоска по дому. (Карлица родилась в портовом городке графства Ланкашир, цветами и прочей чепухой ее не проймешь.) У сестры Де-ррол были большие мягкие руки и глаза, как у телки, — большие и добрые; они смотрели на тебя с сочувствием, но малейшее физическое усилие — и сестра начинала дышать, как подающий воду насос. А в положении Гранта, как ревниво ни относись к чужой ловкости и сноровке, еще тяжелее думать, что ты лежишь, как колода, неподъемным грузом.