Путь Чёрной молнии - Теущаков Александр Александрович

— Ты откуда такой взялся? — шепотом произнес Равиль, — да не нам с тобой решать, что здесь правильно, а что нет. Сань, я тебя умоляю, — с иронией проговорил он, — не будь таким наивным и прямым, как рельса, ты живешь в фаворе (получать выгоды), благодаря им, — и он кивнул головой в сторону изолятора, — ну, иди к мужикам жить, да на тебе бугры, да мастера будут, как на коне ездить. Откажешься работать, они тебя упрячут. Попадешь в изолятор, там спросят с тебя. За отказ от работы в зоне стремно садиться на кичу. Кулаками не прошибешь эту стену, тут головой надо думать, — поучал его Равелинский.

— Вот я и думаю, что надо правильно все делать, по — честному.

— Санек, ты меня удивляешь, отошли те времена, когда на общаках думали так, как ты себе мыслишь, я пока не имею права раскрывать поднаготню всей нашей жизни — это касается не понятий, а типичных дел, которыми мы все здесь заняты. Запомни — мы волки и грызть будем друг друга до победного, а одиночки вроде тебя, здесь не выживают, ты сам сегодня убедился, как делаются темные дела, — он нагнулся к уху Сашки и прошептал, — если кое-кому будет угодно, придут ночью архаровцы, придушат тебя подушкой, и нет тебя.

— Да кто придет-то! — воспротивился Воробей, — такие же, как я, Зеля, Глазун! Я больше не пойду, — произнес он с гневом в глазах.

Равиль, состроив серьезную физиономию, сказал:

— А тебя и не пошлют, есть исполнители — торпеды, которые за тебя сделают эту работу, — затем немного смягчился и продолжил: — Санек, ты еще слишком молод, но мне нравится твой максимализм, ты еще не испорчен и чистый, и мне кажется у тебя такое воспитание: бунтарская натура, не хочешь ты выстилаться и прогибаться под обстоятельства. Скажи спасибо, что я с тобой так мирно беседую, а попади ты к Пархатому…

Сашка приподнялся с постели, чтобы выразить протест.

— Знаю — знаю, но все же, на одно мгновение представь, как бы Жека разделался с Сибирскими. Да он бы их всех дерьмом перепачкал, а еще бы на каждом углу орал, что сделал это по указке вора. Хотя, если учесть такой момент, то Дрон просил, чтобы все прошло, как можно скромнее. На вас троих, Пархатый бы наплевал, у него в семье нет равных, он всех считает быдлом и шестерками, — высказался Равиль.

Сашка призадумался над его словами: «Может быть Равиль и не плохой человек, но мне кажется он чего- то боится и не договаривает, а в отношении Пархатого он прав».

— А знаешь Равиль, если Дрон…

— Ш-ш-ш-ш! — зашикал Равелинский, — не надо произносить имен вслух, они не любят этого.

— Ну ладно, хорошо, — Сашка зашептал, — если его отправят на другую зону, то Пархатый попытается подмять все в отряде под себя.

— Замучается, я не дам ему развернуться.

— В таком случае мне придется воевать с ним не на жизнь, а на смерть, — заявил Сашка.

— Вот здесь ты найдешь во мне верного компаньона.

Равиль протянул Воробью руку. Хочешь — не хочешь, но Сашке пришлось ее пожать.

На следующий день, по всей зоне разнеслась новость, что ночью в десятом отряде кое-кому из блатных попортили одежду. Хотя пять комплектов робы для братвы ничего не значили, но сам факт вторжения в их жизнь и напоминание о том, что они уже не являются авторитетными людьми в зоне, дали о себе знать. Подобный акт бросал на Сибирских пацанов тень — это было равносильно, что на них вылили ведро с фекалиями.

Леха Сибирский был в бешенстве, он примерно догадывался, откуда дует ветер, но прямых улик не было, и его возмущениям не было предела. Вообще, эта семья считалась очень крепкой в отряде, а также в зоне. Стремясь больше к независимости и самостоятельности, Сибирскому приходилось часто увертываться от чрезмерного давления блатных зоны. У Лехи были свои сторонники, к примеру, во втором отряде, Вася Симутин и еще несколько пацанов, правящих в разных отрядах.