Флэшмен и краснокожие - Джордж Макдоналд Фрейзер (1982)

– Вот, глядите – говорит он, размахивая бумажкой. – Скука жуткая, но мне нужно нанести визит своему издателю… О, да: благодаря Тупоголовым богам Вашингтона я сейчас скорее писатель, чем солдат. – Кастер поморщился и снова схватил меня за руку. – Но вы не откажетесь отобедать со мной сегодня вечером? Ваша жена в Нью-Йорке? Превосходно! Тогда, скажем в «Дельмонико»? Либби будет счастлива познакомиться с вами, и мы славно посидим, вспомним старые битвы, а? Первый класс!

Глядя вслед марширующей сквозь снегопад фигуре, я поймал себя на мысли, что не вполне готов разделить его убеждение. Если не считать стычки при Одье, Аппоматокса[217] да пары кратких обменов любезностями в Вашингтоне, я знал его только по репутации отчаянного сорвиголовы, испытывающего наслаждение от боя. Ему больше пристало бы родиться в век рыцарства, только как бы он там не покорежил Святой Грааль в нетерпении до него добраться. И хотя за время пребывания в Америке мне довелось повидать кучу старых знакомых, по какой-то причине именно это столкновение с Кастером вызвало в памяти ту встречу с Пятнистым Хвостом, повлекшую столь неприятные последствия.

Но в «Дельмонико» мы пообедали. Он был с женой, симпатичной милашкой, обожавшей мужа, и своим братом Томом – доработанным изданием семейства Кастеров, который отлично поладил с Элспет – они прекрасно провели время, флиртуя друг с другом. Сам Кастер пребывал в превосходном расположении духа и отрекомендовал меня жене следующим образом:

– Познакомься, Либби, вот английский джентльмен, который едва не сделал тебя вдовой еще до замужества. Что ты на это скажешь? Сэр Гарри Флэшмен, кавалер креста Виктории и ордена Бани, – видно, заглядывал в мой послужной, не иначе, – а также бывший офицер армии Конфедерации, с которым я имел честь скрестить сабли при Одье, не так ли, дружище?

Правда состояла в том, что это он кинулся, словно пьяный казак, на нашу конницу, и я, защищаясь, отмахнулся от него разок, удирая к шеренгам мятежников, но если ему так хочется обозвать это рыцарским поединком, то ради бога.

– Ах, славные деньки! – восклицает Кастер, хлопая меня по плечу.

И за супом он не переставал потчевать нас сентиментальной дребеденью насчет братства по оружию, дополненного с тех пор чувствами уважения и доброго товарищества.

Его снедал энтузиазм по поводу Балаклавы, он требовал рассказать все в подробностях, то и дело повторяя, как хотел бы оказаться там. Полагаю, отсюда вы вполне можете сделать вывод, что это был за тип. Впрочем, поразмыслив, я пришел к выводу, что таких хлебом не корми, дай только побывать под Балаклавой. Они с Лью Ноланом[218] составили бы отличную пару. Когда я закончил, Кастер тоскливо покачал головой, вздохнул, заглянул в свой бокал (с лимонадом, кстати) и пробормотал:

– «Но слава героев вовек не затмится»[219]. C'etait magnifique![220] И не стоит слушать того идиота-француза, который сказал, что это не война! Какой тогда должна быть война? Без верности долгу, героизма, преодоления недостижимого? И ведь вы, – продолжает он, обращая на меня затуманенный взор, – вы были там. А знаете, в моем Седьмом кавалерийском служит один из ваших бывших парней. Ты его знаешь, дорогая, это Батлер. Отличный солдат, лучшего сержанта у меня не было. Вот что, сэр, – Кастер широко улыбнулся мне и воздел бокал, – я так долго ждал шанса провозгласить тост: «За Легкую бригаду!»

Я скромно кивнул и заметил, что в прошлый раз пил за этот тост в штабе русского генерала Липранди после Балаклавы. Мой приятель залпом выпил. Лимонад, кстати.