Флэшмен на острие удара - Джордж Макдоналд Фрейзер (1973)

И что же они получили тем летом? Ничего. Это приводило их в бешенство, они злились на правительство, на армию, друг на друга, страстно желая бойни. И тут вдруг прозвучало это слово, передаваясь из уст в уста и мелькая в каждом газетном заголовке: «Севастополь»! Бог знает почему, но нужное место было найдено. Почему бы не захватить Севастополь, чтобы показать русским что к чему, а? Мне казалось тогда, да и сейчас кажется, что атаку на Севастополь можно сравнить с тем, как если бы противник Британии взял Пензанс[17] и заорал бы, обращаясь к Лондону: «Вот, чертовы ублюдки, это послужит вам уроком!» Но поскольку шел разговор, что это крупная база и в «Таймс» только о нем и писали, атака на Севастополь стала темой дня.

Правительство колебалось, русская и английская армии загибались в Болгарии от дизентерии и холеры, публика впадала в истерию, а Вилли и я, собрав чемоданы, ждали команды к отплытию.

Эта команда последовала теплым летним вечером вместе с вызовом в Ричмонд. Все внезапно закипело, и мне пришлось на всех парах нестись к его светлости герцогу Ньюкаслскому за посланиями, которые следовало незамедлительно доставить Раглану.

Помню английский сад, Гладстона, практикующегося в крокете на лужайке, гудение стрекоз над цветами и группу скучающих господ на террасе — члены Кабинета, не более и не менее. Они только что разошлись с совещания, большую часть которого продремали — это не выдумка, кстати, об этом написано в книгах! [XI*] Секретарь Ньюкасла, шустрый паренек с чернильными пятнами на тыльной стороне ладони, вручил мне запечатанный пакет с «секретной» наклейкой.

— «Центавр» стоит в Гринвиче, — говорит он. — Вы должны быть на борту сегодня ночью. Это следует вручить лорду Раглану в собственные руки без промедления. Здесь содержатся самые последние правительственные инструкции и советы — срочнейшие документы.

— Отлично, — говорю. — Что передать на словах? — Секретарь замялся, и я уточнил: — Ведь я из его штаба, как вам известно.

Это было распространенной практикой среди штабных ординарцев тогда и, насколько понимаю, остается такой и теперь — когда дают письменный приказ, ординарец спрашивает, нужно ли что-то передать устно. Как вы убедитесь позже, практика эта может быть роковой.

Секретарь нахмурился, потом, попросив меня подождать, скрылся в доме. Обратно он вышел в сопровождении высокого седого человека, которого в Англии знал каждый. Толпа приветствовала его, смеясь и крича: что за отличный парень этот лорд Палмерстон.[18]

— Флэшмен, не так ли? — спрашивает он, положив руку мне на плечо. — Мне казалось, вы отбыли вместе с Рагланом.

Я рассказал ему про Вилли, и Палмерстон хмыкнул.

— О, разумеется, наш подрастающий Фридрих Великий. Что ж, можете взять его с собой, раз уж война начинается по-настоящему. Пакет получили? Отлично. Вручив бумаги, можете передать его светлости, — полагаю, Ньюкасл сформулировал все достаточно четко, — что захват Севастополя рассматривается правительством Ее Величества не иначе, как предприятие, призванное стать провозвестником грядущего успеха союзных армий. Э-хм? Но дельце это будет чертовски трудное. Вам ясно?

Я понимающе кивнул, он опять хмыкнул и поглядел на лужайку, где Гладстон пытался загнать мяч в ворота. Удар не получился, и Пам хмыкнул по-новой.

— Тогда в путь, Флэшмен, — говорит он. — Удачи вам. Когда вернетесь, заходите ко мне. Передайте мое почтение его светлости.

Когда я откозырял и направился к выходу, Палмерстон важно прошествовал по лужайке, подошел к Гладстону, сказал что-то и взял у него крокетный молоточек. Потом я вышел.