Подарок ко дню рождения - Барбара Вайн (2008)

Но у него есть слабость. Он очень боится насмешек. В то субботнее утро, когда Айвор впервые прочел об аварии, он не рассказал полицейским о своей роли в этой трагедии, потому что боялся свирепости прессы. Никто не обвинил бы его в этом несчастном случае. Ему бы не предъявили никаких исков. Он рисковал тем, что его явный адюльтер пуритане могли бы посчитать постыдным, но английские джентльмены не обращают внимания на пуритан и все время совершают прелюбодеяния. В конце концов, пуритане – круглоголовые, и они – роялисты. Не закона, а таблоидов боялся мой шурин. Он боялся разрушительной силы той информации, которую журналисты вытянут из всей этой истории, садо-мазохистского привкуса деталей – наручники, кляп, похитители в капюшонах и тонированные окна автомобиля. Все это, разумеется, противопоставят фальшивому сочувствию к семье Линчей, «любимым» Ллойда Фримана и больше всего мужу-рогоносцу Хиби Фернал. Это произведет разрушительный эффект и будет продолжаться долго. Всякий раз, когда он будет выступать с речью в Палате общин, все снова и снова будут обсуждать этот скандал.

Похоже, дело уже было в другом. После появления Келли Мейсон, найденного пистолета и допроса Шона Линча Айвор потерял все возможности для того, чтобы пойти в полицию. Время было упущено, было слишком поздно что-то предпринимать, ему оставалось только тихо сидеть, ждать и надеяться.

И поэтому Айвор много месяцев страдал от жгучей тревоги. Но удача вернулась к нему весной; похоже, это совпало с тем временем, когда он познакомился с Джульеттой Киз. У них начался так называемый «роман». В «Ивининг стандард» даже напечатали фотографию, где они были вместе. Это случилось сразу же после начала войны в Персидском заливе и воздушной атаки на Ирак. Айвор сделал заявление в Палате общин, а три дня спустя снова попал в газеты, когда с патриотическим негодованием (обычным в речи английского джентльмена) говорил о взятых в плен летчиках, которых Ирак с торжеством показывал по телевидению. Он выражал презрение по отношению к иракскому правительству, называл его действия «подлой эксплуатацией». И, несмотря на все это, Айвор Тэшем любил такое внимание прессы, получая от этого истинное удовольствие.

Взрыв на Даунинг-стрит в начале февраля, наверное, вызвал у него смесь ярости и тревоги. Это было самой дерзкой операцией ИРА в Соединенном Королевстве после бомбы в Брайтоне. В зале, где в то время заседал кабинет министров, вылетели все стекла. Айвор был шокирован и зол, но я подозреваю, что эти чувства были второстепенны по сравнению с тем, какая буря охватывала его, когда речь заходила о чем-то связанном с ИРА, ведь тогда он неизбежно вспоминал о Шоне Линче.

А у нас с Айрис были другие заботы. 20 февраля у нас родился сын после полной страха поездки в госпиталь Святой Марии. В нескольких сотнях ярдов от этой больницы, на вокзале Паддингтон, за два дня до этого взорвалась бомба. Ложные предупреждения о заложенной взрывчатке приводили к тому, что вокзал закрывали, улицы перекрывали, и образовывались огромные пробки. Из-за этого мы едва успели вовремя, и Айрис боялась, что придется рожать в машине, но все закончилось благополучно, и ребенка приняли руки акушерки, а не мои. Это был крупный мальчик, четыре кило (или восемь с половиной фунтов, как выражаемся мы, старомодные английские папочки), и уже через час мы назвали его Адамом Джеймсом.