Подарок ко дню рождения - Барбара Вайн (2008)

– Надеюсь, это так, – согласилась Айрис. – Мне не хочется думать, что брат платит двум шантажистам, существующим лишь в его воображении. Что должно происходить в его голове, если он видит угрозу со стороны все новых людей? Только потому, что это возможно.

– Кто, например?

– Джейн Атертон?

Не сразу после того, как это случилось, а спустя два года, когда ему, казалось, ничего не угрожало, Айвор рассказал нам о своей встрече с Джейн Атертон в ее квартире, когда она предложила ему выбрать на память что-нибудь из украшений Хиби. Он сказал, что пришел в ужас, так как никогда не забывал тех слов, которые сказал ей по телефону, когда спросил ее, что она собирается делать. Он почти каждый день жалел о них. Выходя из Палаты общин и садясь в такси, чтобы ехать к ней, он думал о ее приглашении, о ее словах: нам есть о чем поговорить. Это могло значить только одно: она уже решила, что ей делать. Поднимаясь по лестнице, он чувствовал, как сжимается его сердце, это могло быть началом инфаркта. Когда Джейн предложила ему выбрать сувенир на память, он почувствовал огромное облегчение, но Айвор все еще гадал, собирается ли она показать ему жемчуг. Она не показала. А он не мог спросить.

Он никогда больше о ней не слышал, но Джейн Атертон, несомненно, существовала и по-прежнему знала то, что знала.

Я упомянул Аарона Хантера. Потерпев неудачу на выборах в парламент, он участвовал во всеобщих выборах, а потом вернулся на сцену, где все, по-видимому, сожалели о его уходе. Мы все четверо – Айрис, я, Айвор и Джульетта – ходили смотреть на него в «Короле Лире». Конечно, Хантер играл не короля – он был еще слишком молод для этой роли, – а Эдгара, и получил одобрение критиков. Я чересчур чувствителен для «Лира». Выкалывание Глостеру глаз – это для меня слишком, и с каждой постановкой, которую я смотрю, режиссер, или кто там отвечает за подобные вещи, делает эту сцену все более подробной и отвратительной. Когда у этого бедняги вырывают глаза, мне самому каждый раз приходится опускать голову или отворачиваться. И на Айрис эта пьеса действует так же. Казалось, что наши спутники наблюдают за сценой без особых эмоций – насколько я знаю, я этого не видел, – но я чувствовал их холодность, их цивилизованное согласие. Потом мы зашли поздравить Аарона Хантера, они с Джульеттой были в очень хороших отношениях. (У меня такое впечатление, что Джульетта была бы в хороших отношениях со всеми своими бывшими, и, кстати, нынешними тоже, но я могу ошибаться.) Айвор встречал этого актера раньше, и вместо театра эти двое начали беседовать о политике, но их взгляды были диаметрально противоположны, и они вынуждены были это признать. Мы пригласили его поужинать с нами, но Хантер отказался. Он устал, а завтра ему снова предстояло выйти на сцену.

Ресторан, куда мы пошли, находился в Вестминстере, совсем рядом с квартирой Айвора, фактически на полпути между его квартирой, «выставленной на продажу», как выражаются риелторы, и новым домом на Глэнвилл-стрит. Я забыл упомянуть, что один из его риелторов нашел ему дом, элегантный георгианский трехэтажный особняк с лестницей из пяти ступеней, ведущей к входной двери, и кружевными перилами на балконах. После ужина мы отправились посмотреть на него, освещенного старомодными фонарями на площади.

– И Джульетта переедет сюда жить со мной, – сообщил Айвор, легко обнимая ее за плечи. – Думаю, ей нравится мысль о том, что она будет единственной женщиной, с которой я жил.

Пришло приглашение на новоселье к Айвору. Устраивать вечеринку, чтобы отпраздновать переезд, не входило в его привычки. Это, наверное, идея Джульетты, решили мы, так как она начинала оказывать на него такое влияние, как ни одна женщина до этого. Вспомнив насмешки Айрис, когда Айвор назвал Шона Линча своим другом, я спросил ее, на что она готова поспорить, что этого человека на вечеринке не будет, и я был уверен, что Айрис скажет, что об этом не стоит и говорить. Конечно, его там не будет.