Изумрудный шторм - Уильям Дитрих (2010)

И вот мы вошли в этот храм на вырубке. Стены его образовывали плотно обступившие со всех сторон деревья, а потолком служила конусообразная крыша из веток и соломы. В центре этого сооружения красовался толстый столб высотой футов в пятнадцать, напоминающий по форме фаллос. По меньшей мере человек сто выстроились по периметру этого храма: все они не сводили глаз со столба, взирая на него с тем же благоговейным трепетом, с каким церковные прихожане где-нибудь в Филадельфии взирают на алтарь. Пламя костра освещало темные лица. Все присутствующие, словно завороженные, раскачивались в такт барабанному бою. Напротив входа сидели четверо мужчин, которые и создавали эту музыку – били в барабаны, плоские и широкие вверху и суженные книзу, сделанные из натянутых на деревянные палки шкур. В руках у других музыкантов были странные уплощенной формы колокольчики, дудки из бамбука и деревянные треугольники, по которым стучали палочками. Ритм пульсировал в такт биению сердца.

– Ну вот, теперь ты видишь вуду, – сказала Фатиман. – Это старейшая на свете религия. Возникла с появлением на Земле человека. – Она взяла погремушку из тыквы, встряхнула ее, и я услышал, как стучат семена внутри. – А эта штука называется «эйсон». Я должна подготовить это место для появления Эзули.

И она начала двигаться по периметру, принимая приветствия одетых в накидки верующих и потряхивая своим инструментом, в ответ на что они низко кланялись ей. А потом все начали пританцовывать, отбивая тот же ритм босыми ногами; церемония наэлектризовывалась, словно заряжалась от генератора, который я некогда построил в Акре. Казалось, даже в воздухе ощущалось легкое покалывание. Все мои чувства обострились до крайности, и я стал слышать какие-то отдаленные шепоты и видеть в темноте.

Сесиль приняла чашу, в которой, как я решил, была святая вода. Кланяясь, она символически предложила отпить из нее всем четырем сторонам света, а затем три раза вылила часть воды на землю: у столба, потом у входа в святилище, а затем – что показалось особенно странным – у моих ног. Неужели меня решили принести в жертву? После этого старая колдунья заговорила на креольском наречии. Толпа отвечала ей, но я разобрал лишь несколько слов. А потом мне вдруг показалось, что я услышал имя одного из богов вуду, которое упоминала Астиза. Теперь воспоминания о старой Африке причудливо смешивались с историями католических святых: упоминались Маву, Босу, Дамбалла, Симби, Согбо и Огу. Но вот старуха остановилась и начала рисовать на земляном полу какие-то знаки. Если церковная община предназначена для вселения христианских заповедей в души паствы, то эти рисунки, решил я, по всей видимости, должны помочь призвать сюда богов вуду.

Я так и не понимал до конца, что делаю здесь, но ритм барабанного боя все убыстрялся, а участники церемонии все сильнее раскачивались. И вот, наконец, они начали танцевать и затянули монотонную песню, продолжая двигаться по кругу цепочкой, которая извивалась как змея. Они отпивали из той же чаши, из которой пил я, и хором повторяли на креольском призывы Сесиль к богам. Танцы эти носили величавый, даже торжественный характер, в них не было ничего варварского или сексуального, а сама хореография отличалась тем же сложным рисунком, что и котильон, который танцевали на балу в особняке Рошамбо.

Черные руки тянулись ко мне, зазывали, и я нехотя присоединился к этому хороводу – я не то чтобы танцевал, но раскачивался и старался двигаться в такт, чувствуя себя страшно неуклюжим и скованным. Негры добродушно улыбались, видя эти мои попытки. Потом по кругу пустили еще одну чашу, и я пил горьковатую жидкость просто из вежливости. На сей раз вкус уже не казался мне таким уж противным, но во рту словно все онемело. Я ощутил страшную жажду и отпивал из чаши еще и еще.