Изумрудный шторм - Уильям Дитрих (2010)

А потому я ничуть не удивился, получив от него приглашение на имя мистера и миссис Гейдж. Новости об экзотической красоте Астизы быстро распространились по городу, и Рошамбо, видимо, уже предвкушал новую победу на любовном фронте, чтобы хоть как-то компенсировать отсутствие побед на поле брани. Пусть себе думает, что это возможно, но далеко заходить ему никто не позволит.

Конечно, я осознавал опасность этого мероприятия. Простые женщины более преданы, а те, кто постарше, более доступны и признательны за внимание. Но и я тоже любил красивых женщин – каюсь, один из моих недостатков – и знал, как защитить женщину, на которой женат.

Губернаторский дом представлял собой двухэтажное здание из белого камня. С северной и южной сторон его окружал некогда ухоженный парк, призванный подчеркнуть значимость и власть обитающей в нем персоны. Теперь же и здесь проявлялись признаки морального и физического распада. Краска на оконных рамах облупилась, цветочные клумбы заросли сорняками, во всех углах скапливался мусор, а на лужайках стояли четыре небольшие пушки – на тот случай, если губернатору вдруг будет угрожать не только армия повстанцев, но и население города. Во дворе и в вестибюле стояла суета, толпились французские офицеры, но и их обмундирование выглядело неопрятно, как у людей, быстро теряющих надежду и уставших поддерживать дисциплину. Кругом возвышались горы карт и каких-то бумаг, по углам были небрежно свалены сабли и мушкеты, а немытые бутылки и тарелки облепили мухи. На креслах и диванах лежали головные уборы и мундиры, на полу виднелись грязные следы.

Наши с Астизой документы проверили, а затем проводили нас в кабинет генерала на втором этаже. Из-за приоткрытой двери красного дерева тянулся запах табака и одеколона.

Внешность Рошамбо на первый взгляд не слишком впечатляла. Плотный коротышка с круглым мрачным лицом, он походил на пухлощекого школьного задиру. Голова губернатора почти целиком уходила в плечи, а возле одного его глаза примостилась большая коричневая родинка, отчего казалось, что ему не так давно врезали по физиономии. Он принял нас в гусарской униформе – синие бриджи, кавалерийский доломан с красным воротничком, шелковый шарф. В этом наряде он наверняка сильно потел. Плотный торс его был туго перетянут рядами горизонтальных серебряных позументов – соблазнительная мишень для какого-нибудь американского стрелка. Плечи украшали широченные эполеты – на каждый можно было бы поставить пивную кружку. Вообще весь этот его наряд был слишком пестр и безвкусен, но я знал: некоторые женщины испытывают слабость к таким разряженным павлинам. Он поднялся из-за стола и оглядел нас. Мы с Астизой явились на прием примерно в той же одежде, в какой разгуливали по Лувру.

Я огляделся по сторонам. Эта привычка выработалась у меня давно: всегда полезно знать пути к отступлению на случай неблагоприятного развития событий. Окна в кабинете Рошамбо выходили в сад, а поодаль виднелся порт с целым лесом корабельных мачт. Именно туда я бы устремился, если б мне пришлось бежать. Широкий балкон, еще одна дверь рядом, видимо, ведет в покои генерала. Тяжелые французские шторы настолько отсырели и отяжелели, что не шевелились от ветра.

Генерал приветствовал меня, назвав по имени, а затем обошел стол и приблизился к Астизе. Поклонившись, он поцеловал ей руку и пробурчал какой-то комплимент, точно неуклюжий Казанова. Глазки у него были маленькие, отметил я с отвращением, как у свиньи какой-то. Очевидно, многие женщины считали его не лишенным привлекательности, но тут играли роль знатное происхождение и деньги. Лично мне он привлекательным ничуть не казался. Я подозревал, что смерть Леклерка стала настоящей катастрофой для Франции, поскольку он оставил армию человеку, лишенному таланта и воображения, крайне мстительному и бесчестному.