Мессия Дюны. Дети Дюны (сборник) - Фрэнк Герберт (1976)

– Как можно собрать воедино хаос? – спросил гхола. – Мы, дзенсунниты, говорим: «Не копи – в этом высшая бережливость». Что можно собрать, не собрав себя самого?

– Меня бесит это видение, а ты еще несешь эту бессмыслицу! – сердито выкрикнул Пауль. – Ну что ты знаешь о предвидении?

– Мне приходилось видеть и пророчествующих оракулов, – возразил гхола, – а еще и тех, кто ищет предзнаменования и знаки, определяющие их судьбу. Они боятся того, чего ищут.

– Ну, моя-то луна упала взаправду, – прошептал Пауль. И судорожно вздохнул. – Она падала… падала…

– Люди всегда опасаются того, что двигается как бы само по себе, – объяснил гхола. – Вы боитесь собственных сил. Того, что попадает вам в голову из ниоткуда. А что выпадает из нее? Куда отправляется?

– Твои утешения усеяны шипами, – пробурчал Пауль.

Лицо гхолы вдруг словно озарил свет. На миг он стал истинным Дунканом Айдахо.

– Утешаю чем могу, – мягко проговорил он.

Пауль удивился. Неужели гхола почувствовал скорбь, которую его разум отвергает? Неужели и Хейту открываются собственные видения?

– У моей луны было имя, – прошептал Император.

И вновь позволил видению овладеть им. Все существо его корчилось, кричало, но губы безмолвствовали. Он боялся заговорить, ведь голос мог выдать его. В том ужасном грядущем не было Чани. Не было ее, стонавшей в его объятиях, ее, в чьих глазах горело желание, не было чарующего голоса, лишенного, к счастью, всех этих утонченных ведьмовских штучек… Не было! Вся эта сладкая плоть вернулась в землю, стала песком и водой!

Пауль медленно отвернулся к площади перед Храмом Алии. По дороге процессий ко входу в храм приближались три бритоголовых пилигрима. Они торопились, пригнув головы, пряча лица от полуденного ветра. Один прихрамывал, подволакивая левую ногу. Обогнув угол, они исчезли из вида.

И луна его исчезла. И эти… Но видение все еще было перед ним. В ужасном предназначении его не оставалось сомнений.

* * *

Плоть сдается, думал он. Вечность забирает свое назад. Да, нашим телам недолго бороздить эти воды, попляшем в опьянении собой и любовью, выдумаем пару странных идеек, а потом каюк – время, бери нас! Что сказать? Вышло так, пожил… и все, исчез, но ведь – жил!

(Что проку просить у солнца пощады. «Ламентации Муад’Диба»; из «Комментариев» Стилгара)

Один-единственный миг, одна-единственная ошибка могут стоить жизни – напомнила себе Преподобная Мать Гайя-Елена Мохийам.

Она ковыляла вперед с абсолютно непринужденным видом, окруженная кольцом охранников-фрименов. Как раз позади нее шел глухонемой – она знала это, – не подверженный влиянию Голоса. Без сомнения, он должен был убить ее при малейшем поводе – если она даст его.

Почему Пауль призвал ее? – удивлялась она. Или он собирается вынести ей приговор? Она вспомнила тот давнишний день, когда она испытывала его… ребенка… Квисатц Хадераха. Уже тогда он был глубок.

К чертям его мать на всю вечность! По ее вине эта генетическая линия потеряна для Бене Гессерит.

При ее приближении все разговоры под сводами коридоров смолкали. Перед ней словно бежало повеление Императора. Пауль услышит это молчание. И он заранее узнает о ее прибытии, прежде чем о ней объявят. Уж себя-то она не обманывала: он был сильнее ее.

Проклятый!

Она сожалела, что возраст уже наложил на нее свою печать: ноют суставы, реакция замедлилась, и мышцы – вовсе не те хлысты, какими были когда-то. Сегодня был долгий день, долгой была и жизнь. И весь сегодняшний день она посвятила Таро Дюны, безуспешно стараясь отыскать хоть какое-нибудь указание на собственную участь. Но карты молчали.