Ассимиляция - Джефф Вандермеер

Они продвигались в глубь континента, и крупные предметы исчезали, открывая глазу мелкие и незабываемые: вот полевой лунь темной полоской пролетает низко над водой; а вот характерный след уже на воде, там, где проплывает мокасиновая змея, или щитомордник. А вон там, подальше, на удивление высокая трава, каскадом, точно волосы, спадающая на землю.

Ее вполне устраивало молчание, но Грейс с Контролем были настроены по-другому.

– Я скучаю по горячему душу, – сказал Контроль. – И по коже, которая не чешется с ног до головы.

– Так вскипяти воды, – сказала Грейс, точно предлагала решение сразу двух проблем. Словно это недовольство Контроля было дурацкой прихотью и он должен был мыслить более высокими категориями.

– Это не одно и то же.

– А я скучаю по крыше Южного предела, – сказала Грейс. – На ней можно было стоять и смотреть на лес.

– Ты ходила на крышу? Как это тебе удавалось?

– Сторож нас пускал. Директора и меня. Мы стояли на крыше и строили разные планы. – В голосе ее проскальзывала ирония.

Кукушка уже успела отметить эту ее тоску, эту невидимую связь с кем-то отсутствующим. Кого ей действительно не хватает? У них слишком мало времени, чтобы тосковать о чем-то или ком-то. Этот разговор был настолько ей неинтересен, что она вновь задумалась о том, что будет делать, если вдруг встретит Слизня. Что, если сама она является «спящим агентом» силы куда более древней, чем Южный предел или Зона Икс? Кому она на самом деле подчиняется: бывшей директрисе? Или ей же, но когда она была девочкой, играющей на черных камнях у маяка? А какому хозяину служил смотритель маяка? Было бы проще, если бы она могла думать о каждом человеке в этом уравнении по отдельности, как о самостоятельной величине, но всё было не так просто.

Возможно, по-настоящему значимым был лишь последний ответ биолога, а все остальное – данью ожиданиям и реакциям, на которые человек запрограммирован изначально? Неким подобием последней отсрочки перед тем, как она сама превратилась в единственно правильный ответ. Все эти новые складки, эти жабры, эти мириады глаз, словом, все, что они видели, имело больше значения, обладало большей жизнеспособностью в данной среде. Возможно, в тайнике маяка скопилось так много журналов именно потому, что люди, один за другим, со временем понимали всю бессмысленность языка, речи. Не только в Зоне Икс, но и вообще, в сравнении с живым мгновением, прикосновением, связью, для которой слова были жалким разочарованием, ибо они не способны выразить ни конечное, ни бесконечное. Зона Икс доказывала это снова и снова, усердно стирая все остальное. В тот самый миг, когда Слизень продолжал писать свое ужасное послание.

Там, на острове, остался без ответа еще один, последний вопрос, и вес его давил на каждого из них, но по-разному. Если сейчас они видели перед собой пейзаж, трансплантированный откуда-то издалека, тогда что же существовало в координатах реальной Зоны Икс, там, на Земле?

Грейс первая выдвинула эту идею – было очевидно, что она не один год размышляла над этой проблемой, которая преследовала ее, угнетала, не давала покоя.

– Мы, – словно издалека донесся до нее ответ Контроля. – Там мы. Мы и есть на Земле. – Хотя он ведь не глуп и должен понимать, что Грейс права.

– Если пройдешь через дверь, попадешь в Зону Икс, – сказала Грейс. – Если перейдешь через границу, попадешь в другое место. А вот какое, неизвестно.

По голосу никак нельзя было определить, терзают ли Грейс сомнения, волнует ли ее то, верят они ей или нет. Чувствовалось, что она страшно устала от вопросов, словно Зона Икс окончательно вымотала ее, и даже неправильный ответ вполне бы ее устроил. Контроль промолчал.