– «Прекрасные драгоценности предназначены для прекрасной леди. Я надеюсь, вы исполните мою просьбу и наденете их сегодня вечером».

Доротея вздохнула. Этот романтический поступок вызвал в ее душе вихрь противоречивых чувств. Неужели маркиз ухаживает за ней? Старается сделать ей приятное или только произвести впечатление? Вооружает ее для предстоящей встречи с отцом? Мысль о том, что последнее предположение, вероятно, и было его главным побудительным мотивом, оставила в душе Доротеи неясное чувство досады и неудовлетворенности.

– Решено. Вы наденете эти изумруды сегодня с вашим белым платьем, – сказала леди Мередит. – Они придадут вам величественный вид и убедят герцога, что вы достойны его сына.

Доротея с сомнением приняла великолепные драгоценности. Она была обеспокоена тем, что леди Мередит назвала наиболее вызывающую у нее тревогу причину, по которой, вполне возможно, ей был преподнесен столь ценный подарок. Однако позже, глядя на свое отражение в высоком зеркале, Доротея немного успокоилась. Леди Мередит была права. Это платье и драгоценности придали ей благородный, величественный вид, значительно укрепив пошатнувшуюся уверенность в себе. Наверное, причина для подарка не так важна, как результат.

Одобрительная улыбка, которой встретил ее Картер, когда она вышла в главный холл, еще больше воодушевила ее. Доротея сердечно поблагодарила его за драгоценности и даже рискнула бы поцеловать, если бы не лорд и леди Дарлингтон да еще с полдюжины слуг, внимательно наблюдавших за ними.

Картер развлекал ее занимательной беседой, пока они ехали в карете, и Доротея почувствовала, как напряжение отпускает ее. Ей удалось сохранять спокойствие вплоть до того момента, когда они, сняв верхнюю одежду, передали ее двум безмолвным, облаченным в роскошные ливреи лакеям.

Рядом с Картером Доротея проследовала за дворецким через холодный, отделанный мрамором холл, прилагая все силы к тому, чтобы сдержать дрожь. Внутреннее убранство величественного особняка герцога было еще более впечатляющим, чем его внешний вид. Но общее впечатление не пробуждало теплых чувств. На всем этом великолепии лежал отпечаток некой безликости, безотрадной мрачности, лишавшей исключительную красоту бесценных предметов всякой привлекательности.

Шаг девушки утратил уверенность, но она тут же почувствовала крепкую ладонь Картера на своем локте.

– Постарайтесь не волноваться. Вы прекрасно справитесь.

Доротея беспокойно оглянулась через плечо, опасаясь, как бы ее не услышал один из лакеев, расставленных вдоль стен подобно часовым.

– А что, если я не понравлюсь герцогу? – поднявшись на цыпочки, прошептала она на ухо Картеру.

– Тогда выходит, что он осел.

Это беззаботное заявление не успокоило ее нервы – она-то не могла осмелиться так дерзко пренебречь мнением человека столь высокого положения и возможностей. Человека, создавшего всю эту роскошную обстановку и комфортно проживающего в ней.

– Думаю, мне следовало спросить об этом раньше, но не могли бы вы дать мне совет, как вести себя этим вечером?

– Держитесь естественно, дорогая, оставайтесь собой. Не нужно вставать в позу и напускать на себя значительный вид. И никакой притворной лести. Герцог терпеть этого не может.

Замечательно. Лесть и притворная заинтересованность беседой с другим человеком относились к числу тех светских навыков, которые всегда давались Доротее с трудом.

Звук приближавшихся шагов мгновенно вернул ее мысли к действительности. Внезапно заледеневшими пальцами Доротея оправила белый атлас юбки своего платья и приготовилась к встрече с герцогом.

Он был одет во все черное. Единственное исключение составляли белая рубашка и галстук. Такой строгий костюм на торжественных приемах был обычен для джентльменов, но дома герцог в своем элегантном наряде выглядел до некоторой степени мрачно и чопорно.