Роковой поцелуй - Джорджетт Хейер (1935)

Перегрин выразил шумный протест против столь беспардонной клеветы на искусство его кучера, но потом, под нажимом, все-таки признал: Тайлер оказался куда лучшим грумом, нежели Хинксон, изначально не пользовавшийся расположением мисс Тавернер. Она считала его (если воспользоваться оборотом речи, к которому прибег мистер Фитцджон) криворуким, а его квадратное лицо уличного драчуна вызывало у нее даже более стойкое отвращение, чем грубые манеры Хинксона. А вот грум мистера Тавернера пришелся ей по вкусу. Он знал свое дело, был вполне способен управиться с упряжкой и не только вел себя уважительно, но и не забивал своему молодому хозяину голову байками о ринге – очередной недостаток Хинксона, вызывавший у мисс Тавернер неприкрытое раздражение. Она без колебаний приписывала пагубному влиянию Хинксона такие услышанные ею от Перегрина словечки, как «пятерня», «откупорить ему бутылку», «дать в торец», «расшибить башку», и надеялась, что превосходство нового грума, в конце концов, отучит его во всем полагаться на Хинксона.

Хинксон, чего и следовало ожидать, отнесся к появлению Тайлера без особого восторга и старался под любым предлогом не дать ему поехать в Уортинг вместо себя. От своего собственного грума Джудит узнала – в конюшне полным ходом идет чуть ли не война, поскольку Хинксон, не отличаясь мягкостью натуры, всегда готов был пустить в ход кулаки, подозревая коллег в стремлении избавиться от него. Джудит, упомянув об этом в разговоре с братом, посоветовала ему вообще рассчитать драчуна, но он лишь рассмеялся в ответ, заявив, что она предубеждена против него. Ей ничего не оставалось, как признать его правоту. Она не любила Хинксона и не доверяла ему, а его лицо, покрытое шрамами, с неоднократно сломанным носом, казалось ей злодейским. Но даже когда однажды в четверг Тайлер подал тильбюри для поездки в Уортинг вместо Хинксона, накануне перебравшего Синей Руины[105] в таверне по соседству, то и это возмутительное происшествие не заставило Перегрина заявить, что он непременно уволит бездельника.

– Знаешь, в конце концов, он впервые наклюкался на моей памяти! Голяк[106] время от времени всех нас укладывает под стол, Джу.

– Перестань использовать этот ужасный жаргон! Только что ты говорил, будто он перебрал какой-то Синей Руины.

– Это одно и то же, – ухмыльнулся Перегрин. – Его можно назвать и «Вспышкой Молнии», и «Старым Томом». Это означает джин, моя дорогая.

Перегрин засмеялся при виде явственного отвращения, проступившего на лице сестры, небрежно приобнял ее за плечи и, бросив взгляд на часы, воскликнул: уже начало четвертого, и ему пора выезжать. Единственным небольшим утешением для нее стало осознание того, что он отправился в путь в сопровождении умелого грума, а не того неуклюжего громилы, который уместнее выглядел бы на боксерском ринге.

Дорога на Уортинг пролегала через деревушку Хоув, вела мимо развалин Олдрингтона и невысоких утесов к Нью-Шорхему и Лэнсингу, оставляя позади Сомптинг и Броудвотер. Проехав Стейн, Перегрин неспешно покатил по Ист-Клифф и, только миновав гостиницу «Старая шхуна», уже собрался отпустить вожжи, чтобы дать волю своим лошадкам, как вдруг из-за угла Уэст-стрит на полном ходу вылетел легкий фаэтон, а его кучер, заметив Перегрина, натянул поводья, подавая юноше знак остановиться.

Перегрин послушно остановился рядом с фаэтоном, втайне надеясь, что опекун не задержит его надолго.

– Как поживаете? Я направляюсь в Уортинг.

– В таком случае, я перехватил вас вовремя, – ответил граф. – Мне нужна ваша подпись на одном или двух документах.

Перегрин недовольно скривился.

– Прямо сейчас? – спросил он.

– Да, именно сейчас. Есть еще одно дело, которое я должен обсудить с вами, однако не думаю, что улица – самое подходящее для этого место.

– Но разве не могу я заехать к вам завтра? – взмолился Перегрин.