Белый, как снег - Салла Симукка (2013)

Напротив сидел отец с двумя дочерями. Девочкам было на вид три и пять лет, и они определенно были сестры. Обе с косичками. У младшей они закручены двумя смешными рогаликами вокруг ушей, у старшей подняты вверх короной. Как у Зеленки. Девочки сидят так, что левое колено младшей и правое старшей слились между собой. У младшей на коленке пластырь Hallo kitty.

Белоснежка вдруг вспомнила, как мягкие и немного неуклюжие, но нежные руки приклеивали ей на колено пластырь с Микки-Маусом. Голос, который шептал: «Старшая сестра подует, и все пройдет». А затем сильное дуновение, и на колено падают две капельки слюны. Белоснежке смешно…

Нет, неправильная картинка. Кто-то точно пытался наклеить пластырь. Подруга постарше или кузина. Но не старшая сестра. Тогда Белоснежка и Зеленка еще не встретились. Видимо, наблюдение за девочками вызвало в памяти Белоснежки какое-то детское воспоминание, а мысли добавили туда то, чего не было и в помине. Человеческое мышление так и работает. Именно так люди манипулируют несуществующими воспоминаниями. Некоторые помнят радости и горести из детства, которых на самом деле не было.

Еще более навязчивая картинка всплыла в памяти Белоснежки. Кошмар, который больше всего на свете не хотелось видеть. Как она наклеила пластырь, но крови было так много, что пластырь стал мокрым и красным… Слишком много крови… Почему боль не уходит, когда приклеивают пластырь?..

Фуникулер ударился о землю. Тряска выбила из головы Белоснежки все лишнее, пугающее. Но в тот же момент в ее памяти всплыло кое-что еще – и это не могло быть фантазией…

Лица мамы и папы парят где-то вверху, вероятно, над ее кроватью. Белоснежка лежит в кровати, и ей кажется, что она тяжелая, как слон, спрессованный в мячик. Кажется, так ей тогда и казалось. Тяжелый мячик, контуры неразличимы. Лица мамы и папы серые, утомленные и грустные.

– Твоя старшая сестра… – говорят они.

Каждый по отдельности и оба сразу. По какой-то причине они больше ничего не сказали…

Люди стали проталкиваться мимо Белоснежки из вагончика. Она тоже заставила свои ноги двигаться, хотя на нее давили воспоминания. Все они – сущая правда, она вдруг отчетливо это поняла.

У нее была старшая сестра.

Изображенное на бумаге родовое древо выглядело так, как будто кто-то проредил его ветви пилой.

– Ты никого больше не знаешь? – спросила Белоснежка.

Зеленка замотала головой.

На родовом древе были Зеленка, ее мама Хана Гавлова, ее родители Мария Гавлова и Франц Гавел, брат Франца Клаус Гавел и их сын Адам.

– Адам – самый главный в вашей семье? – уточнила Белоснежка.

Она чуть не сказала «в вашей общине», но это бы заставило Зеленку насторожиться.

– Адам – это… – Она задумалась. – Он Отец. Мы все называем его Отцом, даже его родители, потому что он заботится о нас, как отец. И мне он как отец, которого у меня никогда не было.

– Сколько ему лет?

– Не знаю. Лет шестьдесят. А что? – удивилась Зеленка.

Белоснежка ничего не ответила, лишь пожала плечами. Ей захотелось расспросить об Адаме побольше, но по дерганым движениям и напряженному голосу Зеленки она ощутила, что беседа уже подошла к той грани, когда та может прервать ее в любой момент.

Они сидели на вершине холма и смотрели на стада туристов, которые восхищались башней на макушке Петршина. Своим внешним видом она напоминала более известную свою сестричку, Эйфелеву башню, но была меньше и в какой-то мере красивее.

Иногда Белоснежка поглядывала на тонкие пальцы Зеленки. Могли ли эти пальцы наклеивать на ее коленку пластырь? Что, если они встречались, а Зеленка этого не помнит? Или если она врет, что узнала ее по фото? Но почему? Это ни разу не разумно.