– Мэри, – сказала она, – нас воспитывали вместе. Мы не сестры по крови, но я люблю тебя, как родную сестру, и не могу позволить тебе отправиться в эту поездку только с этой женщиной. Так скажи, я поеду с тобой, как сестра, или буду следовать за тобой, как защитник, против твоей воли защищающий твою честь?

– Мою честь?

– Ты собираешься встретиться с мистером Клеверингом.

– И что?

– В двадцати милях от дома.

– И что?

– Благоразумно ли, достойно ли это?

Надменные уста Мэри приобрели зловещий изгиб.

– Меня воспитывали те же руки, что и тебя, – колко произнесла она.

– Сейчас не время об этом говорить, – ответила Элеонора.

Мэри вспыхнула. Ее дух противоречия пробудился. Воинственная, охваченная безрассудным гневом, она была похожа на богиню в ярости.

– Элеонора, – вскричала она, – я еду в Ф**, чтобы выйти замуж за мистера Клеверинга! Ты все равно хочешь со мной?

– Да.

Мэри переменилась в лице и схватила сестру за руку.

– Для чего? Что ты собираешься сделать?

– Чтобы засвидетельствовать брак, убедиться, что он настоящий, чтобы встать между тобой и позором, если какой-нибудь обман сделает его недействительным.

Мэри отпустила руку сестры.

– Я не понимаю тебя, – сказала она. – Я думала, ты ни за что не одобришь то, что считаешь неправильным.

– Так и есть. Любой, кто знает меня, поймет: то, что я присутствовала на свадьбе в качестве невольного свидетеля, вовсе не означает, что я дала согласие на этот брак.

– Так зачем ехать?

– Потому что твою честь я ценю выше собственного спокойствия. Потому что я люблю нашего общего благодетеля и знаю, что он никогда не простит меня, если я позволю его любимице выйти замуж, пусть даже вопреки его желанию, не поддержав ее своим присутствием, чтобы хотя бы придать церемонии приличный вид.

– Но так ты окунешься в мир обмана… Который тебе ненавистен.

– Глубже, чем сейчас?

– Мистер Клеверинг не вернется со мной, Элеонора.

– Да.

– Я оставлю его сразу после церемонии.

Элеонора наклонила голову.

– Он едет в Европу. – Секундное молчание. – А я возвращаюсь домой.

– Дожидаться чего, Мэри?

Лицо Мэри сделалось красным, она медленно отвернулась.

– Того, что будет ждать любая девушка в таком положении, наверное. Пока смягчится жестокое сердце родителя.

Элеонора вздохнула. Последовало короткое молчание, неожиданно прервавшееся, когда она вдруг упала на колени и сжала руку сестры.

– Ах, Мэри, – всхлипнула она, и вся ее надменность исчезла в потоке безумной мольбы, – подумай, что ты делаешь! Подумай, пока еще не слишком поздно, о последствиях, которые обязательно будут у такого поступка. Брак, основанный на обмане, никогда не принесет счастья. Любовь… Но дело не в этом. Если бы ты любила, ты бы сразу отказала мистеру Клеверингу или открыто приняла судьбу, которую принесет союз с ним, а на такие увертки толкает только страсть. А вы? – продолжила она, вставая и поворачиваясь ко мне с робкой надеждой в глазах, очень трогательной. – Вы можете спокойно смотреть, как юная, воспитывавшаяся без матери девица, поддавшись капризу и отбросив моральные устои, ступает на кривую дорожку, которую сама себе придумала, и даже не попробуете ее предупредить или остановить? Скажите мне, мать детей умерших и похороненных, что вы скажете в свое оправдание, когда она с лицом, почерневшим от горя, которым закончится сегодняшний обман, придет к вам…

– То же самое, что скажешь ты, – прервал ее голос Мэри, холодный и напряженный, – когда дядя спросит, как ты допустила, чтобы подобное неповиновение случилось в его отсутствие: что она была сама не своя, что на Мэри нет никакой управы и что все вокруг должны смириться с этим.

Как будто порыв ледяного ветра влетел в раскаленную комнату. Элеонора побледнела, вся подобралась и, отойдя на шаг, повернулась к сестре.