Дело Ливенворта (сборник) - Анна Грин (1926)

Не скажу, что в последовавшие за этим долгие месяцы меня не томил страх, что может случиться нечто подобное тому, что потом случилось на самом деле. Я все еще была слишком очарована обаянием Мэри, чтобы всерьез думать о чем-то, что могло бы бросить тень на ее образ. Но когда осенью пришло письмо от мистера Клеверинга с пылким призывом рассказать ему что-нибудь о женщине, которая вопреки клятвам так жестоко обрекла его на ожидание, а вечером того же дня одна моя подруга, только что вернувшаяся из Нью-Йорка, поведала о том, что на каком-то рауте видела Мэри Ливенворт в окружении поклонников, я почувствовала недоброе и написала ей письмо. Но не в том ключе, к которому была привычна, – я не видела перед собою ее умоляющих глаз, меня не гладили ее руки, и ничто не могло сбить меня с мысли, – а честно и искренне, рассказав, что чувствует мистер Клеверинг и как опасно лишать пылкого любовника его прав. Ее ответ удивил меня.

На ближайшее время я вычеркнула мистера Роббинса из своих расчетов и советую вам поступить так же. Что касается самого джентльмена, то я ему говорила, что дам знать, когда смогу принять его. Этот день еще не настал.

Но не лишайте его надежды, – добавила она в постскриптуме. – Пусть, когда он получит свое счастье, оно будет долгожданным.

«Когда…» – подумала я. Это то самое «когда», которое, скорее всего, все и погубит. Намереваясь просто выполнить ее желание, я написала мистеру Клеверингу письмо, в котором передала ее слова и попросила запастись терпением, пообещав сообщать ему о любых обстоятельствах. Отправив письмо на его лондонский адрес, я стала ждать развития событий.

И они не замедлили наступить. Через две недели я услышала о скоропостижной смерти мистера Стеббинса, священника, который их поженил. Пока я приходила в себя от этого потрясения, пришла вторая новость: в одной нью-йоркской газете среди прибывших в «Хоффман-хаус» значилось имя мистера Клеверинга. Это говорило о том, что мое письмо не возымело действия и что терпение, на которое столь неосмотрительно понадеялась Мэри, исчерпалось. Поэтому я ничуть не удивилась, когда спустя пару недель или около того от него на мой адрес пришло письмо. Из-за неосторожности мистер Клеверинг не поставил на нем специального значка, и я, начав читать его, успела узнать, что после постоянных неудач, которыми заканчивались все его попытки получить к ней доступ, на людях и приватно, неудач, которые иначе чем ее нежеланием видеться с ним он объяснить не мог, мистер Клеверинг принял решение поставить на кон все, даже ее расположение, и, обратившись к ее дяде, раз и навсегда положить конец неопределенности.

Вы нужны мне, – писал он, – с приданым или без него, для меня это не важно. Если вы сами не придете, мне придется последовать примеру храбрых рыцарей, моих предков, взять штурмом ваш замок и забрать вас силой.

Хорошо зная Мэри, я не удивилась, когда через несколько дней после этого она передала мне для переписывания такой ответ:

Если мистер Роббинс думает, что будет счастлив с Эми Белден, пусть он пересмотрит свое решение. Таким шагом он не только погубит счастье той, о любви к которой говорит, но и сведет на нет чувство, которое все еще связывает их.

Ни даты, ни подписи на нем не стояло. То был предупреждающий крик, который издает пылкое, независимое существо, когда оказывается припертым к стенке. Оно заставило содрогнуться даже меня, хотя я с самого начала знала, что ее милое упрямство было не более чем пеной, беспокойной пеной, мечущейся над беззвучными глубинами холодной решительности и в высшей степени взвешенной целеустремленности.