Трон черепов - Питер Бретт (2015)

Фахсту повернулся к Ашану:

– Андрах, ты же поверишь верному шаруму, а не женщинам?

Умшала тоже подняла взгляд:

– Святой андрах, я могу справиться у костей, если хочешь.

Ашан скривился, не хуже остальных зная, что ответят кости.

– Желаешь ли ты признаться, сын Фахсту, или нам очистить твое имя при помощи хора?

Фахсту побелел и огляделся в поисках поддержки, но не нашел таковой. Наконец он пожал плечами:

– Какая разница, что я делаю с женой? Она моя собственность и не шарум’тинг. Я не совершил никакого преступления.

Ашан посмотрел на Ичаха:

– Он твой соплеменник, дамаджи. Что ты на это скажешь?

– Я выступаю в защиту мужа, – без колебаний ответил Ичах. – Обязанность жены – работать и поддерживать мужа. Если он не может отдать долги, то виновата она и должна заплатить, пусть даже и лежа на спине, если он так решит.

– Или – стоя на коленях, – подхватил Кезан, и его коллеги-дамаджи рассмеялись.

– Дамаджи ханджинов сказал свое слово, – произнесла, ко всеобщему удивлению, Инэвера. – Фахсту не будет наказан за торговлю женой.

Фахсту расплылся в улыбке, тогда как новые шарум’тинг опустили глаза. Иллиджах снова расплакалась, и Увона приобняла ее одной рукой.

– Однако он виновен во лжи перед Троном черепов, – продолжила Инэвера. – Приговор – смерть.

Глаза Фахсту расширились.

– Что?

– Умшала, – сказала Инэвера.

Дамаджи’тинг вынула из мешочка с хора черный ком – часть грудины молниевого демона. Осведомленные дамаджи’тинг отвели взгляд, но остальные в зале продолжили смотреть и были ослеплены вспышкой, оглушены громом.

Когда их зрение прояснилось, Фахсту, сын Фахсту, валялся на полпути к высоким дверям. Его грудная клетка превратилась в обугленное, дымящееся месиво. По залу растекался запах жареного мяса.

– Ты скора на расправу и чересчур сурова, – заметила Кева. – Дамаджи поднимут бунт.

– Пусть, раз уж они такие глупцы, – сказала Белина. – Ахман не расплачется, если по возвращении обнаружит, что совет уменьшился до углей на полу тронного зала, а племенами правят его сыновья.

– А если он не вернется? – спросила Мелан.

– Еще одно основание согнуть дамаджи и сейчас же набрать шарум’тинг, сколько сможем, – ответила Инэвера. – Даже у хаффита Аббана солдат больше, чем у меня.

– Ха’шарумов, – насмешливо уточнила Кева. – Они не настоящие воины.

– Скажи это Хасику, – предложила Инэвера. – Личному телохранителю Избавителя, которого свалил и кастрировал хаффит. О шарум’тинг говорят то же самое, но я предпочту любую дочь Энкидо по копью десятку Копий Избавителя.

Они достигли личных садов Инэверы – ботанического лабиринта, наполненного тщательно ухоженными растениями, в большинстве своем взращенных из семян, доставленных из самой Красии. Там были травы лечебные и смертельно ядовитые, свежие фрукты, орехи и овощи, а также кустарники, цветы и деревья, выращенные в сугубо эстетических целях.

Инэвера легко обретала свой центр в садах, стоя на солнце среди столь буйной зелени. Такой сад не удалось бы содержать даже в красийском дворце Избавителя, где почва была слишком бедна. В Даре же Эверама казалось, что достаточно бросить семя в любую сторону, и растение разовьется само по себе, безо всякой помощи.

Инэвера сделала глубокий вдох, лишь с тем чтобы вновь выпасть из центра, уловив слабый запах духов, который всегда означал конец покою.

– Бегите, пока не поздно, сестренки, – негромко сказала она. – В беседке ждет святая мать.

Этих слов хватило, чтобы ее сестры-жены поспешили из сада прочь со всей скоростью, какую позволяло достоинство. Общение с матерью Ахмана ложилось на плечи его дживах ка – обязанность, которую сестренки были только рады уступить.

Инэвера позавидовала им. Она бы тоже сбежала, если бы могла. «Должно быть, Эверам недоволен, коль скоро не предупредил меня через кости».