Гитара, кости и кастет. Все эти юноши печальные… (сборник) - Фрэнсис Скотт Фицджеральд (2015)

Энсон презрительно улыбнулся – он был хорошо знаком с подобными хитроумными посланиями. Более того, он отлично знал, что Долли тщательно проработала свой план: скорее всего, она сама послала за верным Перри, точно рассчитав время его приезда, и тщательно проработала текст записки, чтобы вызвать ревность, но при этом не спугнуть. Как и в большинстве угроз, в этой не было ни силы, ни энергии, а было лишь робкое отчаяние.

И вдруг он рассердился. Он сел в вестибюле клуба и перечитал письмо еще раз. Затем пошел к телефону, вызвал номер Долли и сказал ей своим чистым и властным голосом, что получил записку и за едет к ней в пять вечера, как договаривались. Едва выслушав притворно-неуверенное: «Ладно, может быть, я смогу освободиться на часок», он повесил трубку и пошел на работу. По пути он порвал свое письмо на мелкие клочки и разбросал их по улице.

Он не ревновал – она для него ничего не значила, – но ее жалкая уловка вытолкнула на поверхность все его упрямство и самолюбие. Это была дерзость со стороны низшего по уму, и ее нельзя было оставить безнаказанной. Уж если она пожелала узнать, кому она принадлежит, так он ей покажет!

В четверть шестого он появился на крыльце ее дома. Долли была одета для выхода на улицу, и он молча выслушал тираду: «Не больше часа, а потом я занята», которую она начала еще по телефону.

– Надень шляпу, Долли, – сказал он. – Мы идем гулять.

Они пошли по Мэдисон-авеню к Пятой авеню. Жара стояла такая, что вымокшая рубашка прилипла к дородному телу Энсона. Говорил он мало, отругал ее, не сказал ни слова о любви, но не прошли они и шести кварталов, как она уже снова была в его власти, просила прощения за записку, обещала не видеться с Перри и в качестве искупления обещала все что угодно. Она решила, что он пришел к ней потому, что в нем проснулась любовь.

– Мне жарко, – сказал он, когда они дошли до 71-й улицы. – На мне теплый костюм. Не возражаешь, если мы зайдем ко мне, я пере оденусь, а ты меня подождешь внизу? Я мигом.

Она была счастлива; его столь личное замечание о том, что ему жарко, как и любой факт, касавшийся его тела, вызывали в ней трепет. Когда они подошли к закрытой железной решеткой двери особняка и Энсон достал ключ, она испытала почти что восторг.

На первом этаже было темно, и, когда Энсон уехал в лифте наверх, Долли приподняла портьеру и поглядела сквозь полупрозрачное кружево занавески на дома через дорогу. Она услышала, как лифт остановился, и нажала кнопку, чтобы кабина приехала вниз, – ей вдруг захотелось его подразнить. Затем, повинуясь чему-то большему, чем просто импульс, она вошла в кабину и отправилась наугад на тот этаж, где, как она считала, были его комнаты.

– Энсон! – позвала она, тихонько посмеиваясь.

– Минутку! – ответил он из спальни… и затем, после короткой паузы: – Вот теперь можешь войти!

Он уже переоделся и застегивал жилет.

– Это моя комната, – весело сказал он. – Нравится?

Ее взгляд упал на висевшую на стене фотографию Полы, и она стала ее увлеченно разглядывать – точно так же, как пять лет назад Пола разглядывала фотографии детских увлечений Энсона. Она кое-что слышала о Поле – она иногда себя мучила, выслушивая фрагменты этой истории.

Вдруг она подошла к Энсону совсем близко и протянула к нему руки. Они обнялись. Солнце еще ярко отсвечивало на крыше дома через дорогу, но за окном уже повисли мягкие ненастоящие сумерки. Через полчаса в комнате будет почти темно. Они были ошеломлены неожиданной возможностью, оба затаили дыхание и прижались друг к другу. Это было неминуемо и неизбежно. Все еще держа друг друга в объятиях, они подняли головы – и их взгляды одновременно упали на лицо Полы, глядевшей на них с фотографии на стене.

Энсон неожиданно опустил руки и, сев за стол, стал искать на связке ключ от ящика стола.

– Хочешь чего-нибудь выпить? – хрипло спросил он.

– Нет, Энсон.

Он налил себе полбокала виски, выпил, а затем открыл дверь в холл.