Если вы признаёте обязательства солидарности, возникающие из принадлежности к какому-то сообществу, ответ очевиден: у Израиля есть особая обязанность спасать эфиопских евреев, и эта обязанность выходит за рамки обязанности Израиля (и всех других стран) оказывать помощь беженцам вообще. У каждой страны есть обязанность уважать права человека, и эта обязанность требует, чтобы все страны оказывали в меру своих возможностей помощь людям, страдающим от голода, гонений или насильственного перемещения. Это — универсальная обязанность, которую можно оправдать на кантианских основаниях, как обязанность, которую мы несем по отношению к другим людям как к собратьям по роду человеческому. Вопрос, который мы пытаемся решить, таков: несут ли государства особые, большие обязанности заботиться о своих гражданах? Назвав эфиопских евреев «нашими братьями и сестрам», премьер-министр Израиля воззвал к знакомой метафоре солидарности. Если вы не признаёте подобные концепции, вам будет очень трудно объяснить, почему Израиль не должен был эвакуировать людей, отобранных путем лотереи. Но вам также будет трудно защищать патриотизм.

Является ли патриотизм добродетелью?

Патриотизм — нравственное чувство, вызывающее много споров. Некоторые люди считают любовь к своей стране неоспоримой добродетелью, а другие видят в патриотизме источник бездумного повиновения, шовинизма и войн. Я ставлю более конкретный вопрос: имеют ли граждане по отношению друг к другу обязательства, выходящие за рамки обязанностей, которые они несут по отношению ко всем людям, где бы они ни проживали? И если такие обязательства есть, то можно ли их учесть в рамках парадигмы одного лишь согласия?

Жан-Жак Руссо был горячим защитником патриотизма. Он утверждал, что общинные приверженности и идентичности необходимым образом дополняют универсальную человечность людей. «Похоже на то, что чувство человечности выдыхается и ослабевает, если оно должно охватывать все на свете, и что бедствия в центре и на севере Азии или в Японии не могут вдохновлять нас в такой степени, как бедствия какого-нибудь европейского народа. Надо каким-то образом сосредоточить интерес и сострадание, чтобы придать им большую действенность». «Патриотизм, — предполагает Руссо, — принцип ограничения, усиливающий чувство общности». «Хорошо… что человечность, сконцентрированная в кругу сограждан, обретает в них же новую силу, укрепляемую привычкою постоянно видеть друг друга и общими интересами, их объединяющими»[345]. Но если сограждане связаны узами лояльности и общности, это означает, что друг другу они обязаны сильнее, чем посторонним.

«Мы желаем, чтобы народы были добродетельны? Так научим же их прежде всего любить отечество. Но как им его полюбить, если оно значит для них не больше, чем для чужеземцев, и дает лишь то, в чем не может отказать никому?»[346]

Страны дают своим народам больше, чем дают иностранцам. Граждане США, например, имеют право на многие формы государственного покровительства: на государственное образование, пособия по безработице, на профессиональную подготовку, социальное страхование, на государственную бесплатную медицинскую помощь в старости, продовольственные талоны и т. д., на которые иностранцы права не имеют. В сущности, люди, выступающие против более либеральной иммиграционной политики, беспокоятся о том, что вновь приехавшие в США воспользуются преимуществами социальных программ, оплаченных американскими налогоплательщиками. Но это вызывает вопрос: почему американские налогоплательщики несут перед своими нуждающимися соотечественниками большую ответственность, чем перед всеми прочими.