Дым - Дэн Вилета (2016)

Он такой же, как многие люди его класса. Грубый, жадный и тупой. Из его головы поднимаются тонкие, сальные струи дыма. Он сутулится — то ли чувствует себя виноватым, то ли испытывает страх.

— Они такие бунтовщики, — говорит он в четвертый или пятый раз и щурится на меня. — Как по мне, так чистые разбойники.

Судя по акценту, он с запада. Чужак. Строит свою жизнь на лжи, которая стала правдой от бесконечных повторений.

— А вот я, к примеру, человек хороший. Соль земли.

Он опять кусает монету, основанием ладони размазывает сопли по бороде, портит воздух. Нервные газы, как говорил мистер Прайс. Он вызывал их выделение у многих, а потом стоял, принюхивался и подмигивал мне. При мысли о Прайсе мое стремление достичь цели усиливается.

Я опять спрашиваю его о двух мальчишках и девушке.

— Из богатых, — говорю я. — Аристократы. Один тяжело ранен. — Никак не втолковать этому недоумку, что мне плевать на их игрушечный мятеж. Ведь этот рудник принадлежит не Спенсерам.

Наконец он что-то вспоминает. Внизу, в руднике, видели девчонку. Не здешнюю. Она была с неким Фрэнсисом Мосли. Их заметила одна из возчиц, проходя мимо в темноте.

— Но она точно не из знати, — бормочет он. — Грязная, что твоя арабка. В штанах. Я так думаю, шлюха. И потом, конечно же, — добавляет он, глубокомысленно подвигав бровями, — те трое на дороге. Стив Милнер говорил, что видел их. Но и они не богачи. — Он настороженно смотрит на меня, боясь лишиться своего золота.

— Дай-ка я сам угадаю. Они тоже были грязными.

— Будто их изваляли в грязи.

— Отведи меня туда, где их видели.

Моя сука рычит, когда он начинает движение. Я дал ей кличку Нотт — в честь скандинавской богини ночи. Она прониклась симпатией к засаленному мужичонке и обнюхивает его ширинку, словно за ней спрятан бекон. Тот чуть не выпускает из рук свою монету.

Уже шесть дней я занимаюсь этим. Каждое утро встаю до рассвета и седлаю лошадь. Каждый вечер ужинаю с матерью, бледной и тревожной, с вопросом в глазах, который она боится задать. У нас простые отношения — у меня с матерью. Мы заменили эмоции экономикой. Недавно к узам долга и крови мы добавили преступление.

— Ты помогаешь судье в поисках? — спрашивает мать на второе утро.

— Нет. У меня свои соображения.

— Значит, ты обнаружил след?

— Может быть.

— Пожалуйста, будь осторожен, — говорит она, и сперва мне кажется, что она имеет в виду меня самого. С комом еды, застрявшим в горле, я смотрю на нее, надеясь и одновременно боясь, что она заставит меня говорить.

Но больше она не произносит ни слова.

Когда я сажусь в седло, ее рука касается распухшей седельной сумки у моего бедра.

Мне не пришло в голову, что они могут прятаться в руднике. Но именно туда ведет меня Нотт, как только ее нос находит след на узкой тропе, где видели незнакомцев. Когда я появляюсь на рудничном дворе, рудокопы в удивлении застывают. В воздухе пахнет снегом, но пока что он не падает. Небо нависает низко над холмами. Получилась бы прелестная картина: на первом плане Нотт припала к земле — длинный хвост задран, уши прижаты к голове. Я скачу к колодцу, смотрю, как из него выныривает клеть. И вот в этой яме, на самом ее дне, создается какой-то там союз. Ведутся мятежные разговоры — слова вылетают из слюнявых ртов, жующих хлеб. Достаточно перерезать кабель, и они, словно крысы, окажутся в ловушке. Дедушка прав. Это мир идиотов. Я жду, пока Нотт не помочится, потом мы разворачиваемся обратно к тропе. Должно быть, они ушли затемно. Опережают меня на шесть часов. Но я верхом.

Они разделились, когда добрались до грузовой станции. Мне приходится потрудиться, чтобы выяснить это. Народ здесь неразговорчивый, подозрительный. Но ни один нищеброд не устоит перед золотом.