Дым - Дэн Вилета (2016)

Элинор сидит на стуле. По ее лицу текут слезы, отогревшиеся щеки раскраснелись. Она не шевелится, если не считать всхлипов, от которых вздрагивает все ее хрупкое тело. В ее руках кружка с чаем, оплетенная ладонями и прижатая к груди; эта поза странным образом напоминает молитвенную. Рядом с ней — Крукшенк, который сидит спиной к окну, на корточках, и поэтому кажется ниже девочки на целую голову. Старик ловко орудует садовыми ножницами: они двигаются вокруг детского тела, словно птица, склевывающая ягоды с колючего кустарника. С каждым точным движением перерезается очередной ремешок на корсете Элинор. Одна сторона конструкции распадается, как чемодан со сломанным замком, и привратник принимается за другую. Чарли мешкает, и целую секунду они с Крукшенком смотрят друг на друга, а между ними неподвижно сидит девочка, грея руки о горячую кружку.

Затем Крукшенк отводит взгляд и продолжает прерванную работу, а Чарли поворачивается и пускается бежать посреди морозной ночи.

Директор

Есть в Суинберне что-то неприятное. Дело не только в его невежественной заносчивости, в сиплом голосе, в массивной, громоздкой, неуклюжей фигуре, так похожей на оживший труп. Думаю, это его глаза: маленькие, по-свинячьи круглые, спрятанные в многочисленных морщинах. Сейчас они смотрят на меня поверх чайной чашки, которую он поднес к губам, а потом забыл о ней. Его мысли легко читаются. Он не понимает, зачем я вызвал его сюда, в неурочное время: для школьных дел уже поздно, для вечернего чая еще рано. У него возникают и другие вопросы, готовые вырваться наружу. В конце концов он не выдерживает и напрямую выкладывает то, что сильнее всего его беспокоит. Я не перестаю удивляться тому, как он похож на школьника, этот старый человек, несмотря на все его огненные и серные угрозы. Подросток в рясе, имеющий право устраивать порку. Немудрено, что ученики так боятся его.

— Это невозможно, — говорит он. — Исключено. Чушь.

Я заставляю его ждать: макаю в чай сладкий пирожок, откусываю, жую, отряхиваю крошки с губ и подбородка. Сожаление, звучащее в моем голосе, подслащено сахаром и корицей.

— Крукшенк утверждает, что девочка произнесла имя вполне отчетливо и повторила дважды. Ошибки быть не может.

— Значит, она лжет! — Суинберн хмурится, оглядывает комнату и останавливает взгляд на двери моей спальни. — Она там?

— Да. Спит. Бедняжка в полном изнеможении. Не нужно будить ее.

— Это правда, что она не дымит?

— О нет, дымит немного. Но не больше, чем наши шестнадцатилетние. И даже меньше некоторых. Необыкновенное достижение. Можно поздравить Ренфрю с таким успехом.

— Итак, вы ей верите.

Суинберн раздавлен: его любимца, лучшего ученика школы, подозревают в убийстве. Я бы посочувствовал ему, но за этими переживаниями стоит одно лишь тщеславие.

— Совершенно не важно, кому или чему я верю. Было названо имя юного Спенсера, поэтому его разыщут и допросят. Но дело далеко не сводится к этому. Джулиус — сын леди Нэйлор. Он находился в ее поместье, когда похитили Аргайла и Купера. Таким образом, у правительства есть повод заняться леди Нэйлор. И ее супругом, бароном Нэйлором. Официальные лица прибудут в поместье сегодня же, с ордером на обыск.

Я делаю паузу, наклоняюсь немного вперед, желая удостовериться, что Суинберн осознал сказанное мной. Он тугодум. Приходится все ему растолковывать.

— Видите ли, подозрения возникли гораздо раньше. Несколько недель назад было перехвачено письмо леди Нэйлор. Она писала от имени барона одному ученому на Континенте. Между прочим, этот человек вам знаком. Как я понимаю, он был вашим учеником лет двадцать-тридцать назад.

Суинберн бледнеет:

— Отступник!

Я прилагаю все усилия, чтобы не рассмеяться вслух: ну и словечко!