Дым - Дэн Вилета (2016)

— Что вы перевозили в секретном отделении, капитан ван Гюисманс? Учтите, я спрашиваю в последний раз.

— Дьявола, — отвечаю я. И мне становится легче. Как же давила на меня эта тайна. — Дьявола в обличье ребенка.

Я рассказываю ему почти все. О письме, которое получил с особым курьером более года назад, о встрече с агентом в Роттердаме, о переговорах с исследователем в бразильском Белене. Грубый человек, объясняю я, привыкший жить в джунглях. Я рассказываю об инструкциях, которые получал в Новом Свете по телеграфу. Эти краткие, сухие послания я читал в отсыревшем фойе дрянной гостиницы, носящей гордое название «Гранд-отель». Оказывается, я отлично помню эти записки! И повторяю их почти дословно по просьбе моего похитителя. Следуя указаниям, я приказал начать ремонт парохода, хотя этого совсем не требовалось, и поставил его в док на двадцать три дня. Отвратным местом был этот порт: матросы пили и ходили к проституткам, из-за тропической жары и влаги одежда гнила прямо на наших спинах.

Когда это наконец привезли, оно было в ящике. Крышка заколочена гвоздями и перевязана веревками, словно внутри сидит тигр. На судно его грузили ночью, но не мои матросы, а туземцы с палочками в ноздрях, которые выглядели страшно перепуганными. За всем этим чувствовалась невидимая рука: некий стратег посредством телеграмм без подписи передвигал нас по игровому полю собственного изобретения.

С этим грузом я никак не соприкасался, пока мы не прибыли в Европу. Мы освободили для груза один из трюмов, где он и оставался во время всего плавания: ящик, прикованный цепью к стене, и при нем охранник — тот самый исследователь. Он был из южноафриканских буров, говорил с чудовищным акцентом тамошних поселенцев, вечно жевал какие-то листья из тех краев. За те три недели, что мы провели в море, я видел его всего несколько раз. С каждым разом он становился все более худым, бледным, изможденным. Волнение на море было сильным, это да.

Вопрос с бумагами решился без затруднений: мешочек денег перешел из рук в руки, и мы получили все нужные печати. Новый Свет насквозь продажен. Старый тоже, только тут все гораздо дороже: приходится платить за леденцы для таможенников. Только по прибытии в Ла-Рошель я наконец увидел человека, с которым столько месяцев состоял в переписке. Я пытаюсь описать его толстому полицейскому. Худощав, чисто выбрит, с хорошими манерами. Похож на педантичного управляющего в лучшей гостинице города, говорю я. Только потом, когда он без всякой задней мысли возвращает ваши чаевые, оказывается, что это владелец.

Моего похитителя забавляет такое описание.

— На каком языке вы говорили? — спрашивает он.

— На немецком.

— Он говорил на нем как немец?

— Да. — Я запинаюсь. — Но одновременно как иностранец. Он дал мне чертежи секретного помещения в моей каюте, очень подробные, до одной десятой дюйма. И возложил на меня одного обязанность ухаживать за ребенком.

Я пересказываю инструкцию по кормлению, описываю крюк на длинной рукоятке, который я зацеплял за ошейник чудовища, чтобы оно не мешало, пока я вычищал его стойло. Мне оставили для него особую еду, жидкую, что-то вроде водянистой каши. Надо было замешивать ее дважды в день. В ней было лекарство, как я понимаю. Снотворное. Поэтому чудовище почти все время спало. А когда просыпалось, я включал граммофон или пел так громко, как только мог. Однажды оно прокусило свой кляп. Пришлось сказать команде, что это я кричал.

Полицейский кивает, делает пометку в блокноте, звонит в колокольчик, стоящий у него на столе. Должно быть, это условный сигнал: появляется клерк с тарелкой хлеба и двумя вареными яйцами. Награда, догадываюсь я. Мы оба быстро едим с одной тарелки, так как проголодались за время допроса. Затем толстяк по очереди облизывает свои пальцы, снимает с самопишущей ручки колпачок, наклоняется вперед.

— Каким именем он назвался, тот человек из Ла-Рошели?