День мертвых - Майкл Грубер (2013)

Священник слушал, не перебивая, и Мардеру было неуютно при мысли, что эта исповедь – далеко не самое странное из того, с чем довелось столкнуться отцу Сантане за всю его карьеру или даже за прошлую неделю.

– Замечательная история, – сказал он, когда Мардер закончил. – И что вы об этом думаете?

– Я надеялся узнать ваше мнение.

– Что ж, мне вы безумцем не кажетесь. Допустим, здесь все можно было бы списать на стресс. Однако же вы совершили то, что знающие люди сочли бы невозможным, а это одно из определений чуда. А впоследствии… появлялось ли у вас еще чувство, будто вас направляют «тихие, нежные голоса»?[142]

– Нет, точно такого чувства не было. Но замысел приехать сюда возник у меня в голове уже полностью сформировавшимся, совершенно неожиданно. Быть может, это явление того же порядка.

– Думаете, Бог желает, чтобы вы жили в Плайя-Диаманте и занимались тем, чем занимаетесь?

Мардер сдавленно усмехнулся.

– Ну, если так ставить вопрос…

– Да, на вид чистое безумие – слушаться гласа Божия, совсем как американские политики или Гитлер. Однако существует такая вещь, как дар суждения.

– И что же это?

– Изначально мы отталкиваемся от той невероятной посылки, что основу бытия составляет некая личность, что эта личность глубоко заинтересована в каждом из нас и желает, чтобы мы обратили к ней свои сердца. Если уж принимаешь безумие такого масштаба – или веру, как мы его предпочитаем называть, – то совершенно оправданной будет попытка разобраться, какое предназначение уготовил тебе Господь, прибегнув с этой целью к строгой практике молитвы и самоанализа. То есть к дару суждения, как принято говорить.

– Полагаете, мне тоже стоит попробовать?

– Я полагаю, вы уже пробуете. Полагаю, что ничем другим вы и не занимались с тех пор, как приехали сюда. И для всех нас необычайно важно, каким будет ваше окончательное решение. Пекло.

– Что? – изумился Мардер, но священник уже не говорил про теологию, он указывал в окно – там раскинулась водная гладь в окружении невысоких холмов. Это, как вспомнил теперь Мардер, было огромное водохранилище, известное как Presa el Infiernillo, «Маленькое пекло». Они стали обсуждать сельские районы и их благоустройство, целесообразность затопления деревень с церквями в целях ирригации и гидроэнергетики и прочие светские темы, а «Фольксваген» тарахтел и тарахтел, все выше забираясь в Сьерра-Мадре.

Тем временем Кармел на заднем сиденье переживала очередной перелом сознания. Лурдес заскочила в фургон, раскрасневшаяся и взбудораженная побегом, сияющая – так это было романтично, такое будущее ее ожидало, и Кармел не осталась безучастной, тоже принялась улыбаться и хихикать по примеру своих попутчиц. А затем, по ходу разговора, ее все больше охватывало странное чувство. Разу-меется, она свободно общалась на испанском – знала его с пеленок как-никак, – но вскоре поймала себя на том, что не понимает этих двоих, что не участвует в беседе, а как будто наблюдает за ней со стороны. Причина отчасти крылась в обсуждаемом предмете – Мехико, где ей не доводилось жить. Пепа, как выяснилось, хотела поселить Лурдес у своей подруги, известной телепродюсерши, и рассказывала теперь о хитростях сериального мира и о том, какая жизнь ожидает красивую молодую актрису в столице. Однако Стата подозревала, что даже если бы речь шла о Бостоне, она все равно чувствовала бы себя чуточку посторонней, туповатой, неспособной к обмену остротами. Ей вспомнились разговоры в Кембридже – в лабораториях, коридорах, барах; вспомнилось, как застывали лица иностранных студентов, когда американцы с ходу начинали импровизировать или развивать какую-нибудь сложную идею, и вот теперь то же выражение сковало ее собственное лицо. И тут Стату прямо-таки ошеломило: а ведь точно так же жилось и ее матери в Америке, такова жизнь изгнанницы.