Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих - Джорджо Вазари (1550)

Эти и некоторые другие работы, о которых упоминать не приходится, распространили славу и известность Тимотео, и Рафаэль весьма настойчиво начал звать его в Рим. Отправившись туда с величайшей охотой, он был принят с любезностью и приветливостью, которые были свойственны Рафаэлю не в меньшей степени, чем превосходство в искусстве. И вот начал Тимотео работать с Рафаэлем и в течение менее чем одного года много приобрел не только в искусстве, но и в имуществе, и переслал даже домой порядочную сумму денег.

Вместе с мастером он выполнил в церкви делла Паче собственноручно и по своему замыслу сивилл, тех, что в люнетах по правую руку и так ценятся всеми живописцами; некоторые из них утверждают, что они еще помнят, как он там работал, и об этом свидетельствуют и картоны, находящиеся до сих пор у его наследников. Равным образом и в скуоле св. Екатерины Сиенской он самостоятельно написал ложе с покойником и все прочее, что его окружает, вещь, которую так расхвалили, и хотя некоторые сиенцы, слишком уж любящие свою родину, приписывают эти работы другим, легко определить, что сделал их Тимотео, как по изяществу и нежности колорита, так и по другим памяткам, оставленным им в этом знаменитейшем очаге превосходнейших живописцев. Между тем хотя жить в Риме было для Тимотео хорошо и почетно, он не смог, как могут многие, вынести разлуки с родиной, куда его к тому же ежечасно влекли и звали призывы друзей и мольбы старой уже матери; к неудовольствию Рафаэля, сильно его полюбившего за добрые его качества, он возвратился в Урбино.

Вскоре после этого Тимотео, по настоянию родственников, женился в Урбино и так привязался к своей родине, где пользовался большим почетом и где, более того, начал заводить и детей, что твердо решил никуда больше не уезжать, несмотря на то, что Рафаэль звал его обратно в Рим, как это видно по нескольким сохранившимся письмам. Тем не менее он остался в Урбино и выполнил много работ и там, и в окрестных городах. В Форли он вместе со своим другом и земляком Джироламо Дженгой расписал капеллу, а потом целиком собственноручно написал образ, посланный в Читта ди Кастелло, и еще один для Кальи. Кое-что написал он фреской в Кастель Дуранте, и эти его работы поистине заслуживают похвалы, как и все другие, ибо свидетельствуют о том, что он был живописцем, обладавшим большой легкостью в изображении фигур и пейзажей, а также в других областях живописи.

В Урбино он по просьбе епископа Арривабене, мантуанца, и совместно с упомянутым Дженгой расписал в соборе капеллу св. Мартина, причем алтарный образ и средняя часть капеллы целиком руки Тимотео. В названной церкви он написал также стоящую Магдалину, одетую в короткий плащ и до земли покрытую волосами, написанными так красиво и правдиво, что кажется, будто ветер шевелит ими, не говоря уже о божественном лике, выражение которого поистине являет ее любовь к своему учителю. В церкви Санта Агата есть еще один образ его же работы с очень хорошими фигурами, а в церкви Сан Бернардино за городом он написал ту самую сильно восхвалявшуюся картину, которая находится по правую руку на алтаре Урбинских дворян Бонавентури и на которой с прекраснейшим изяществом изображена благовествуемая Дева, стоящая со сложенными руками и воздетыми к небу лицом и очами; наверху же, в воздухе, посреди большого сияющего круга стоит младенец, опирающийся ногой на Святого Духа в виде голубя, а в левой руке он держит шар, обозначающий собою вселенскую державу, другую же поднял для благословения; справа от младенца ангел указует перстом Мадонне на названного младенца, внизу же, то есть рядом с Мадонной и тоже с правой стороны – Креститель, покрытый верблюжьей шкурой, искусно изодранной, чтобы показать обнаженность фигуры, а слева совершенно обнаженный св. Себастьян, привязанный к дереву в прекрасной позе и написанный так тщательно, что большей рельефности и большей красоты в любой части тела и быть не может.