Измышление одиночества - Пол Остер (1982)

Вообще-то – да. Больше пяти лет назад, вскоре после переезда в квартиру на Риверсайд-драйв, он перевел несколько фрагментов, которые Малларме написал у постели своего умиравшего сына Анатоля в 1879 году. То были короткие работы величайшей неизвестности – наброски к поэме, так никогда и не написанной. Их и обнаружили-то лишь в конце 1950-х. В 1974-м О. начерно перевел тридцать или сорок их, после чего отложил в сторону. А вернувшись из Парижа в комнату на Вэрик-стрит (в декабре 1979-го, ровно через сто лет после того как Малларме накорябал эти предсмертные записки сыну), он раскопал папку с рукописными черновиками и взялся доводить их до ума. Позднее их опубликовали в «Пэрис Ревью» вместе с фотографией Анатоля в матросском костюмчике. Из вводного слова: «6 октября 1879 года единственный сын Малларме Анатоль в возрасте восьми лет умер после долгой болезни. Диагностированная как детский ревматизм, она медленно распространялась с одной конечности ребенка на другую, пока не охватила все его тело. Несколько месяцев Малларме и его жена беспомощно сидели у одра Анатоля, а врачи пробовали одно средство за другим, и все они оказывались бесплодны. Мальчика постоянно возили из города в деревню и обратно. 22 августа Малларме написал своему другу Анри Ронжону “о борьбе между жизнью и смертью, какую претерпевает наш дорогой маленький бедняжка… Но истинная боль в том, что этому крохотному существу суждено кануть. Призна́юсь, она для меня чересчур; я не могу заставить себя свыкнуться с этой мыслью”».

А именно эта мысль, осознал О., подвигла его вернуться к тем текстам. Сам перевод их отнюдь не был упражнением в литературе. Для О. это был способ пережить собственное мгновение паники в кабинете врача тем летом: для меня это чересчур; я не могу с этим свыкнуться. Потому что именно в тот миг, как осознал он впоследствии, он наконец ухватил для себя весь масштаб своего отцовства: жизнь мальчика для него значила больше, чем его собственная; если для спасения сына необходимо умереть, он умрет с готовностью.

И, стало быть, лишь в тот миг страха он стал – раз и навсегда – отцом своего сына. Перевести эти сорок или сколько их там фрагментов Малларме – может, и пустяк, но у него в уме оно превратилось в нечто вроде благодарственной молитвы за жизнь его сына. Молитва чему? Наверное, ничему. Его ощущению жизни. Современному ничто.

можешь, ручонками

своими, утащить меня

в могилу – у тебя

есть право –

– я

кто пойдет за тобой, я

себя отпускаю –

– но если

пожелаешь, мы

вдвоем, давай…

союз

плева, превосходная

– и жизнь

остающаяся во мне

я их пущу на –

* * *

нет – ничего

общего с великими

смертями – и т. д.

– коль скоро мы

живем и дальше, он

живет – в нас

лишь после нашей

смерти он будет мертв

– и колокола

Мертвых прозвонят по

нему

* * *

парус –

движется по

реке,

твоя жизнь, что

плывет мимо, течет

* * *

Закатное солнце

и ветер

теперь пропали, а

ветер ничто

которое дышит

(вот, современное

? ничто)

* * *

смерть – шепчет тихо

– я никто –

я даже не знаю, кто я

(ибо мертвые не

знают, что они

мертвы – даже что они

умирают

– ибо дети

хотя бы

– или

герои – внезапные

смерти

ибо иначе

моя красота

состоит из последних

мгновений –

ясность, красота

лицо – или что было б

мной, без меня самого

* * *

О! ты понимаешь

что согласись я

жить – казаться

будто позабыл тебя –

это

кормить мою боль

– и так, чтоб эта явная