Медный всадник - Полина Саймонс (2001)

Александр вскинул голову. Татьяна стояла за стулом Наиры. Выразительные бездонные глаза были устремлены на него.

– Правда, Танюша? – вырвалось у него. – Ты ждешь кого-то?

– Уже нет, – ответила она так же горячо.

– Вот видите, – удовлетворенно заключила Наира. – Говорила же вам, что никакая это не любовь.

Татьяна села рядом с Александром.

– Ничего, что мы о тебе сплетничаем, Танечка? – спросила Наира. – Сама знаешь, у нас в Лазареве новостей мало, вот и рады каждому гостю. Особенно Вова. Недаром только о тебе и думает. Поверишь, Саша, мой внучок совсем голову потерял.

Александр молча повернулся к Татьяне. Он, может, и сказал бы что-то, если бы в голову пришло хоть одно слово.

Ему нужна всего одна секунда наедине с Татьяной. Неужели он чересчур многого просит? Неужели не может быть и речи о том, чтобы сжать ее теплое, округлившееся, упругое тело?

Он вышел, чтобы умыться и покурить. А когда вернулся, хотел было раздеться, снять сапоги, но вместо этого пришлось слушать бесконечный поток: «Танечка, милая, дай мне лекарство», «Танечка, дорогая, не можешь поправить мне одеяло?», «Танечка, родная, не дашь стакан воды?»

Наконец терпение его лопнуло. Он стянул сапоги.

– Таня, солнышко, – пробормотал он, положил голову на стул и немедленно заснул. А проснулся оттого, что кто-то легонько тряхнул его за плечо и погладил по голове. Было совсем темно.

– Пойдем, Шура, – прошептал ее голос. Она пыталась заставить его подняться. – Сможешь идти? Просыпайся, пора спать. Давай же.

Он кое-как вскарабкался на лежанку, плюхнулся на теплые одеяла и заснул, так и не раздеваясь. И сквозь сон слышал, как она снимает с него носки, расстегивает гимнастерку, ремень и вытаскивает из петель. Чувствовал ее мягкие губы на закрытых веках, щеке, лбу. Лицо что-то пощекотало. Должно быть, ее волосы. Он хотел проснуться, но не смог.

5

Наутро Александр открыл глаза и взглянул на часы. Ого, как поздно! Уже восемь!

Он поискал глазами Татьяну. Ее нигде не было, зато он был укрыт ее стеганым лоскутным одеялом и лежал на ее подушке. Улыбнувшись, он перевернулся на живот и вжался лицом в подушку. Наволочка пахла мылом, свежим воздухом и Татой.

Он вышел во двор, в солнечное, наполненное щебетом птиц сельское утро. Воздух был спокоен и неподвижен, как в мирное время; земля была усыпана вишневыми лепестками, а сирень распространяла сладкое благоухание, вселявшее в Александра надежду на будущее. Это был его любимый запах, запах цветущей майской сирени на Марсовом поле, доносившийся даже до казарм. Вернее, один из любимых. Но не самый любимый: аромат дыхания Татьяны, когда она целовала его, сонного, прошлой ночью, – разве может сравниться с ним сирень?

В доме было тихо. Наскоро умывшись, Александр пошел ее искать и нашел на дороге. Она возвращалась домой с двумя ведрами парного коровьего молока. Белокурая головка Татьяны была опущена. Белая блузка заправлена в синюю широкую юбку. Высокие груди приподнимали тонкий ситец. Лицо разрумянилось.

Сердце Александра замерло. Он взял у нее ведра, и несколько минут они шли молча. Александр вдруг обнаружил, что задыхается.

– Хочешь, угадаю, что собираешься делать потом? Наносишь воды из колодца, – объявил он наконец.

– Собираюсь? – хмыкнула Татьяна. – А как ты сегодня брился?

– Кто это брился?

– А зубы чистил?

– Да, твоей водой из колодца, – засмеялся он и, понизив голос, добавил: – Таня, я хочу, чтобы после завтрака ты показала мне дом своих деда с бабкой.

– Это не слишком далеко, – сообщила она с непроницаемым лицом.

Александр не привык видеть ее непроницаемое лицо. Значит, нужно что-то предпринять, чтобы оно стало прежним. Открытым.

– Вот и хорошо, – улыбнулся он.

– Для чего тебе? Там окна заколочены, а на дверях – замок.

– Ничего, войдем как-нибудь. Ключ у тебя есть? Где ты спала?