Медный всадник - Полина Саймонс (2001)

Она задохнулась, но тут же взяла себя в руке.

– Вот она я. Вот оно, мое лицо, перед тобой.

Хоть бы он не смотрел на нее!..

– Беги, Александр. Беги! Беги в Америку без оглядки.

Стоп. Дыши. Дыши.

Она даже не могла вытереть глаза.

Ладно, пусть она плачет, но ведь все сделано правильно! И кроме того, он не смотрит на меня.

Отняв руки от лица, Александр обжег ее разъяренным взглядом и прошипел:

– Татьяна, ты в своем уме? Немедленно перестань молоть чушь! Можешь сделать для меня хотя бы это?

– Шура, – прошептала она, – я не представляла, что можно любить кого-то, как я люблю тебя. Сделай это ради меня. Уезжай! Возвращайся домой и больше не думай обо мне.

– Татьяна, прекрати, ты так вовсе не думаешь!

– Что? – воскликнула она, не вставая. – В чем я, по-твоему, лицемерю? Воображаешь, будто передо мной стоит выбор: знать, что ты жив и в Америке или остался в Советском Союзе и погиб? И что я хоть на секунду задумаюсь или стану колебаться? Шура, есть только этот путь, и ты сам все понимаешь. – Не дождавшись ответной реплики, она продолжала: – Будь я на твоем месте, уж знаю, что сделала бы.

Александр покачал головой:

– И что бы ты сделала? Обрекла меня на смерть? Оставила бы на Пятой Советской с Ингой и Станиславом, одинокого и осиротевшего?

Татьяна больно прикусила губу. Что возьмет верх: любовь или правда?

Победила любовь.

Сжавшись в комочек, она почти всхлипнула:

– Да. Я предпочла бы Америку тебе.

Александр не выдержал.

– Поди сюда, маленькая врушка, – грустно улыбнулся он, привлекая ее к себе, окутывая своим теплом.

Они целовались на разбитом мосту, переброшенном через только начавшую замерзать реку.

– Шура, послушай меня, – бормотала она, уткнувшись в его грудь, – если нам предстоит этот невозможный выбор, как бы мы ни выкручивались, пытаясь его избежать, если, как бы мы ни старались, меня нельзя спасти, тогда заклинаю тебя, заклинаю…

– Таня! Я ничего не желаю слушать! – заорал он, отталкивая ее и вскакивая.

Она, стоя коленями на льду, умоляюще смотрела на него.

– Тебя еще можно спасти, Александр Баррингтон. Тебя. Моего мужа. Единственного сына твоего отца. Единственного сына твоей матери, – твердила Татьяна, просяще протягивая к нему руки. – Я Параша. И цена остатка твоей жизни. Пожалуйста. Когда-то я спасла себя ради тебя. Взгляни. Я стою на коленях, Шура. Теперь твоя очередь спасти себя ради меня.

Она судорожно всхлипывала, сотрясаясь, как в ознобе.

– Татьяна!

Он с такой силой дернул ее на себя, что ее ноги оторвались от земли. Она льнула к нему, не отпуская.

– Никакая ты не цена остатка моей жизни, – бросил он, ставя ее на ноги. – Немедленно прекрати.

Но она упрямо покачала головой:

– Не прекращу.

– Еще как прекратишь, – прошипел он, стискивая ее.

– Предпочитаешь, чтобы оба погибли? – крикнула она. – Этого ты добиваешься? Выбираешь наши общие страдания, жертвы и в конце никакого Ленинграда? – Совсем потеряв голову, она принялась трясти его. – Это ты окончательно рехнулся! Ты должен, должен уехать! И уедешь, и там начнешь новую жизнь!

Александр оттолкнул ее и отступил.

– Если немедленно не замолчишь, клянусь Богом, я уйду и больше не вернусь! – пригрозил он, ткнув пальцем в противоположный конец улицы. – Никогда!

Татьяна кивнула, показав в том же направлении.

– Этого я и хочу. Уходи, Шура. Только далеко. Далеко.

– О господи! – раздраженно выпалил Александр, топнув ногой. – В каком же безумном мире ты живешь! Что ты воображаешь? Что можешь подлететь на своих крылышках, порхая и улыбаясь, и мило заявить: все в порядке, Шура, отныне мы пойдем разными дорогами. Неужели считаешь, что я на это способен? Я не смог оставить умирающего незнакомца в лесу. Как же смогу оставить тебя?

– Не знаю, – процедила Татьяна. – Уж постарайся, найди способ, солдатик!

Оба замолчали.