И это все о нем - Липатов Виль Владимирович (1984)

Женька отодвинул от себя блюдце с таким видом, точно хотел сказать: «Не буду пить ваш чай, если вы порете чепуху!» Однако через две-три секунды, устыдившись укоризненного взгляда Лидии Анисимовны, он вернул блюдечко в прежнее положение.

– Не надо устраивать из школы лесотехнический институт, – мрачно сказал Женька. – Но в век научно-технической революции нас должны учить хотя бы зачаткам экономических знаний. Я сальдо от бульдо отличить не могу, а мне бы надо уметь пользоваться простейшей электронно-счетной машиной. Вот ведь какая петрушка! Понимаете? Аркадий Заварзин и восьми классов не кончил, треть жизни провел в тюрьме, а лучше меня разбирается в экономике лесозаготовок. Это ли не парадокс? Это ли не безобразие, черт возьми!

– Евгений, перестаньте чертыхаться! – наконец рассердилась Лидия Анисимовна. – Извольте пить чай – остынет.

– Прошу простить меня, Лидия Анисимовна, – забормотал Женька, – но уж очень важный вопрос… Ой, какой вкусный чай! Вот спасибочки-то, Лидия Анисимовна.

В несколько крупных глотков выпив стакан очень горячего чая, Женька снова вскочил с места, пробежал из угла в угол комнаты, вернувшись к столу, обеими руками оперся на разноцветные салфетки.

– Аркадий Заварзин в десять раз лучше меня разбирается в экономике лесозаготовок! – опять нервно заговорил он. – А это вам не фунт изюма, так как Заварзин заодно с Гасиловым, а я… Я ни черта пока не могу понять в махинациях мастера, хотя превосходно знаю, что он тунеядец, а может быть, и жулик…

Викентий Алексеевич сидел неподвижно и думал о том, что жизнь иногда выкидывает странные штуки. Только вчера жена читала ему газетную статью, в которой автор серьезно и с тревогой рассматривал полезные и вредные стороны массовой культуры, потока информации, а вот сегодня к нему домой врывается Женька Столетов и говорит о том же самом.

– Ты все преувеличиваешь, Евгений, – неторопливо сказал Викентий Алексеевич. – У массовой культуры есть, конечно, свои серьезные недостатки, но не меньше и достоинств. Тебе только кажется, что ты отвык самостоятельно мыслить. Дело в том, Женя, что сейчас ты мыслишь так широко и глубоко, что теряешь ощущение самостоятельности мышления… А что касается трактора и школы…

Викентий Алексеевич вздохнул, положил обе руки на стол. Он просидел в неподвижности довольно долго, потом сказал:

– Насчет школы и трактора ты прав, Женя… Мы выпускаем из стен школы людей совершенно беспомощных в практическом отношении. Они действительно умеют пользоваться логарифмической линейкой, но многие из них не знают, почем килограмм хлеба… А ну быстренько отвечай, Евгений, сколько стоит килограмм орловского хлеба?

Женька громко и радостно захохотал.

– Не знаю! – закричал он на весь дом. – Вот уже лет десять, как мама меня не посылает за хлебом… Не знаю! – повторил он восторженно и замахал руками. – Вы попали в точку, Викентий Алексеевич, я не знаю, почем килограмм орловского хлеба!

Прохохотавшись, Женька дисциплинированно выложил обе руки на колени. Он знал, что это движение Викентий Алексеевич уловит, и действительно слепой завуч понимающе улыбнулся:

– Хочешь исповедоваться в грехах, Евгений?

– Хочу, Викентий Алексеевич… Три дня назад вы меня спросили: «Что происходит между комсомольцами и мастером Гасиловым?» Тогда я вам ничего не ответил…

Тихий отдаленный гром послышался за окнами. Это шел на север рейсовый реактивный самолет; гром приблизился, некоторое время казался похожим на рокот обыкновенного мотора, затем опять превратился в майский ранний гром. Представлялось, как на фоне морозного, чистого и яркозвездного неба вспыхивают предупредительные огни самолета. Когда шум самолета совсем утих, Женька смущенно, с извинительной интонацией произнес: