Галаад - Мэрилин Робинсон (2004)

Церковь пресвитерианцев очень походила на нашу, но они заменили ее пару лет назад весьма внушительным зданием из камня и кирпича. Ее опутывали уже довольно густые заросли плюща. Боутон говорит, что если ему удастся хоть немного «состарить» колокольню, то у них получится настоящая древность. Он предложил нам переплюнуть пресвитерианцев по части возведения псевдодревностей путем закладки нашего нового здания на фундаменте в катакомбах. Наверное, я внесу такое предложение.

Джек сказал:

– Отец во многом формирует личность сына, это неизбежно.

У меня есть ужасная привычка перетягивать главную роль в беседе на себя в плане удовольствия или пользы, на которые я могу рассчитывать в ходе разговора, но тут я не питал особых надежд, ответив кратко:

– У меня было такое же призвание, как у отца. Полагаю, даже если бы у меня был совершенно другой отец, Господь все равно призвал бы меня.

Признаю, в этом аспекте я склонен проявлять сентиментальность.

Джек помолчал с минуту, потом произнес:

– Всегда возникает впечатление, что я хочу кого-то обидеть. Но далеко не всегда таковы мои истинные намерения. – И добавил: – Надеюсь, вы поймете, что я не хотел обидеть вас, преподобный.

Я ответил:

– Буду иметь это в виду.

– Спасибо, – сказал он. А через минуту продолжил: – Жаль, что я не такой, как мой отец, – и посмотрел на меня так, как будто думал, что я могу рассмеяться.

– Твой отец был примером для всех нас, – заметил я.

Он посмотрел на меня, потом прикрыл глаза ладонью. В этом жесте читались и горе, и разочарование, и усталость. Я знал, что это означало, а потому сказал:

– Боюсь, я тебя обидел.

– Нет, нет, – возразил он. – Но я хотел бы поговорить с вами откровенно.

Воцарилась тишина. Потом он сказал:

– Благодарю вас за время, – и встал, собираясь уйти.

Я произнес:

– Садись, сынок. Садись. Давай попробуем еще раз.

Мы немного помолчали. Он снял галстук, намотал его на руку и показал мне, как будто в этом было нечто смешное, а потом положил в карман. Наконец, он произнес:

– В детстве я думал, что Господь живет на чердаке и платит за бакалейные товары. Это был предел моей веры. – Помолчав, он добавил: – Я не хотел показаться грубым.

– Понимаю.

– Почему так произошло, как думаете? То есть я никогда не верил ни одному слову из того, что говорил мой бедный старый отец. Даже когда был ребенком. Когда все, кого я знал, думали, что вся сила в учении Христа.

– Веришь ли ты в Него сейчас?

Он покачал головой:

– Не могу сказать, что верю. – Он взглянул на меня. – Я пытаюсь быть честным.

– Я это вижу.

– Должен признаться вам в одной странности, – сказал он. – Я довольно много лгу, потому что так люди охотнее мне верят. Именно когда я пытаюсь говорить правду, все оборачивается против меня. – Он засмеялся и пожал плечами. – Так что я понимаю, чем сейчас рискую. – Он снова немного помолчал. – Хотя, когда я лгу, многое идет не так.

Я спросил его, что именно он хотел мне рассказать.

– Что ж, – произнес он, – полагаю, я задал вам вопрос.

Он имел полное право указать на это. Он действительно задал вопрос, а я уклонился от ответа. Это правда. Я не мог не различить нотки уважения в его голосе, особенно если принять во внимание тот факт, насколько серьезно он говорил о том, что собирается вести разговор в светском ключе.

– Просто не знаю, как ответить на этот вопрос, – отозвался я. – Мне правда жаль, что не знаю ответа.

Он сложил руки на груди, откинулся назад и с минуту покрутил стопой.