Галаад - Мэрилин Робинсон (2004)

– Правильно ли, с вашей точки зрения, – поинтересовался он, – что мы и не должны найти общий язык? Что нет никакого способа пролить хоть каплю воды на тех, кто изнывает от боли в адском пламени? Да и кто может это сделать? Если опираться на ваше толкование? Значит, между мной и вами огромная пропасть? Как же получается, что Истину с большой буквы нельзя передать другому? Я не понимаю, в чем тут смысл.

– Не уверен, что таково мое толкование. В таком контексте я поднял бы вопрос о милосердии, – ответил я.

– Но никогда – об отсутствии милосердия, а ведь, по сути, дело именно в этом. Если принять ваше толкование. Я ни в коем случае не намеревался проявить неуважение.

– Понимаю, – сказал я.

– Значит, – произнес он, немного помолчав, – у вас нет соображений на эту тему, которыми вы могли бы поделиться со мной.

– Пожалуй, в таком случае я даже не знаю, с какой стороны подойти к вопросу, – ответил я. – Хочешь, чтобы я убеждал тебя в истинности христианской веры?

Он рассмеялся.

– Уверен, если бы хоть кто-то убедил меня в ней, я испытал бы безмерную благодарностью. Насколько я понимаю, именно так обычно и бывает.

– Значит, – произнес я, – мне будет не так сложно, не правда ли?

Он посидел молча еще немного, а потом начал рассказывать:

– Один мой друг, впрочем, не друг, а человек, с которым я познакомился в Теннесси, слышал о нашем городке и о вашем деде. Он поведал мне пару историй о былых днях в Канзасе, которые слышал от отца. Он сказал, что во время Гражданской войны в Айове сражался цветной полк.

– Так и было. А еще седобородый полк и методистский полк, как его называли. В любом случае, пили они только чай.

– Я удивился, узнав о цветном полке, – пояснил он. – Никогда бы не подумал, что в этом штате было много цветных.

– О да. Довольно много цветных приехало из Миссури еще до войны. Еще, я думаю, много людей прибыло из долины Миссисипи.

– Во времена моего детства в городе жило несколько негритянских семей, – сказал он.

– Да, они действительно жили тут, но уехали пару лет назад, – подтвердил я.

– Я слышал, что в их церкви случился пожар.

– О да, но это было много лет назад, когда я был еще мальчиком. Да и огонь был небольшим. Он не причинил большого ущерба.

– Значит, все они уехали.

– Уехали, и это печально. Зато у нас появилось несколько литовских семей. Разумеется, они лютеране.

Он засмеялся, потом сказал:

– Жаль, что они уехали.

И, казалось, на некоторое время задумался.

Потом он произнес:

– Вы восхищаетесь Карлом Бартом.

Полагаю, именно в этот момент он начал говорить о своем гневе, этом коварном гневе, с которым я никогда не мог справиться. Он всегда был умен, как дьявол, и серьезен, как дьявол. Мне следовало бы догадаться, что он читал Карла Барта.

– Да, я восхищаюсь им, – сказал я. – Воистину.

– Но мне кажется, он не испытывает особого уважения к американской религии. Вы не согласны? Он открыто об этом говорит.

– Он и европейскую религию критикует, – ответил я, и это было правдой. И все же в тот самый момент я осознал, что дал уклончивый ответ. Как и Боутон-младший – я понял это по его лицу, на котором отобразилось нечто, весьма далекое от улыбки.

– И все же Барт воспринимает ее серьезно, – заметил он. – Считает, она достойна того, чтобы поспорить на ее счет.

– Разумеется. – И это тоже было правдой.

Потом он спросил:

– Вы когда-нибудь задавались вопросом, почему американское христианство, похоже, пребывает в вечном ожидании, пока в других местах идет активная мыслительная работа?

– На самом деле – нет. – Я и сам удивился собственному ответу, поскольку очень часто задумывался об этом.