Правда, он был несколько разочарован, узнав, какого рода книги она предпочитает, и даже пытался мягко протестовать, но, с другой стороны, именно ее литературные предпочтения даже, пожалуй, отчасти усилили в нем чувство отеческой снисходительности. Мистер Нивен, случалось, надолго исчезал в библиотеке, и Джейн считала, что как раз для этого библиотеки, собственно, и предназначены: люди и должны там исчезать и чувствовать собственную значимость, даже если они на время из этого мира и исчезли. Хотя иногда ей казалось, что мистер Нивен исчезает в библиотеке просто для того, чтобы там поплакать.

Мистер Нивен настолько милостиво к ней относился, что она и сама порой стала позволять себе «исчезать». Впрочем, хозяева ни в чем не могли на нее пожаловаться – как раз наоборот, они постоянно ее хвалили, – однако с некоторых пор она и впрямь стала время от времени ненадолго пропадать, причем не только в те дни, когда получала законный выходной. Иногда, например, у нее целая вечность уходила на то, чтобы сделать самые простые покупки. Или же она, задержавшись более обычного, рассказывала, что проколола шину или у нее «снова слетела цепь» (на этом втором велосипеде, похоже, просто проклятие какое-то лежало!), и ей пришлось просить помощи у кого-то из проезжавших мимо велосипедистов. Впрочем, бывали и такие моменты – честно говоря, это обычно случалось в самые спокойные дневные часы, – когда ее просто невозможно было нигде найти.

Хотя теперь, пожалуй, ее исчезновения можно было бы легко объяснить. Она украдкой скрывалась в своей комнате, урвав полчасика, отнюдь не для того – как раньше, любя ее, с излишней доверчивостью предполагали хозяева, – чтобы оплакивать свою горькую участь сироты, а просто чтобы уткнуться носом в очередную книжку. И хозяева сочли, что вряд ли было бы разумно сперва разрешить ей брать книги в библиотеке, а потом запретить ей их читать, когда у нее находилась свободная от работы минутка. Впрочем, следует признать тот факт, что и сами хозяева уже не столь твердой рукой управляли и своим хозяйством, и слугами, да и дисциплина в доме соблюдалась уже не так строго, как в былые времена. С другой стороны, всем известно, куда завела мир излишне строгая дисциплина.

Думал ли когда-нибудь мистер Нивен о том, куда все-таки Джейн исчезает время от времени? Догадывались ли они оба о чем-нибудь?

О да, скажет она интервьюеру, поблескивая глазами, ей повезло, что она родилась, не имея за душой никакой родословной. Не имея на самом деле ни имени, ни фамилии. Не зная даже точной даты своего рождения. И получалось, что у нее не только имени и фамилии нет, но нет и возраста. И при этих словах на ее лице восьмидесятилетней женщины расцветала улыбка.

Днем рождения ей назначили первое мая, приблизительно прикинув, сколько времени может быть подкинутому младенцу, а еще, наверное, потому, что это чудесный день, день праздника и танцев вокруг майского дерева. Впрочем, имя Джейн Фэйрчайлд тоже было чудесным. Иногда матери, подкидывая свое дитя, оставляли внутри свертка записку с датой рождения младенца и именем. Указывалось всегда только имя. Причем чем проще, тем лучше. Никто никогда не предлагал, скажем, имя Летиция. И, если вдуматься, имена, которые матери давали подкидышам, были, скорее всего, просто случайно возникшими у них мимолетными идеями. А разве любое имя нарицательное – это не просто чья-то случайная идея? Почему, например, дерево было названо «деревом»?

Ей, возможно, могло бы даже понравиться, если бы ее назвали, скажем, Джейн Бандл[11].