Материнское воскресенье - Грэм Свифт (2016)

В тот великолепный весенний день солнце светило так ярко, что просто невозможно было бы не заметить и крутой поворот, и темную громаду старого дуба, на котором даже листья еще не распустились. И потом, имевшийся там дорожный знак заранее предупреждал об опасности. Да и Пол наверняка ездил по этой извилистой дороге тысячу раз. Возможно, у него просто отказали тормоза. Впрочем, автомобиль был настолько искорежен, что теперь этого, пожалуй, и не узнаешь. А может быть – поскольку в аварии явно не было замешано никакое другое транспортное средство, – сыграл свою фатальную роль какой-то невинный фактор вроде вырвавшегося на свободу и оказавшегося на дороге домашнего животного с ближайшей фермы. Хотя вот вопрос: захотелось бы вам на большой скорости врезаться в дерево, чтобы не сбить, пусть даже насмерть, какое-то животное?

В итоге следователи придут к выводу, что просто имело место некое ужасное – «трагическое» – стечение обстоятельств. Случайность. Этот вывод был сделан отнюдь не из-за недостатка свидетелей или улик – как раз наоборот. Просто именно к такому выводу стремились прийти оба семейства – и Шерингем, и Хобдей, а у последних к тому же имелись значительные связи в местных органах управления. Никому не хотелось верить, что за две недели до свадьбы с Эммой Хобдей, да еще и направляясь на свидание с нею, Пол Шерингем мог решиться на самоубийство и сознательно направить мчавшийся на большой скорости автомобиль прямо в дерево. Нет, причиной его гибели мог, разумеется, быть только несчастный случай!

К этому времени мистер Шерингем-старший, несомненно, уже объяснил бы, отвечая на вопросы следователей, что в связи с Материнским воскресеньем дом в Апли был совершенно пуст, когда его сын оттуда уехал. Обе их служанки – повариха и горничная, – заверил бы он полицейских, отправились в гости к своим матерям. И эти его слова могли бы вызвать очередной приступ рыданий у миссис Шерингем, так что задававший вопросы следователь решил бы, что на сегодня достаточно, и отложил бы свой блокнот.

Но ей-то, Джейн Фэйрчайлд, не нужно было бы отвечать ни на какие вопросы. Да и с какой стати следователь стал бы ее допрашивать? Она ведь была всего лишь горничной, причем служила даже не в Апли, а в Бичвуде. И в тот день она с самого утра поехала кататься на велосипеде и, как выяснилось, даже близко не проезжала от того места, где произошел несчастный случай (хотя мистеру Нивену и могло бы прийти в голову, что побледнела она так сильно именно потому, что видела, как все случилось). И домой она вернулась довольно рано.

И она, бродя нагишом по чужому дому, не услышала ничего такого – впрочем, об этом она вообще никогда не говорила, – никакого эха отдаленного удара, никакого «грохота». Да и вряд ли там мог быть слышен различимый «грохот». Ведь она, выглянув из окна, не заметила ни одного темного облачка на сияющем голубом небосклоне, так что и грома никакого быть не могло.

Хотя она слышала, как долго и настойчиво звонил телефон.

Мистеру Нивену так и не пришлось ее поддерживать или подхватывать, потому что в обморок она не упала, хотя и впрямь сильно побледнела.

А он все повторял: «Простите меня, Джейн, простите! Мне, право, очень жаль, что пришлось сообщить вам столь печальную новость в такой день».

Почему же в этот меняющий все обличья момент ей вдруг показалось, что она могла бы быть кем-то другим? Есть ведь такое выражение: «Быть не в себе». Вот и ей почему-то почудилось, что она – это не она, а Эмма Хобдей. Или, может, родная дочь мистера Нивена (хотя у мистера Нивена дочерей никогда не было) и одновременно Эмма Хобдей? Что и сам мистер Нивен вдруг стал мистером Хобдей. Что все действующие лица этой истории совершенно перепутались друг с другом.