На самом деле после рассказа мистера Нивена Этель вдруг совершенно переменилась. А может, это просто проявилась ее истинная сущность? Впрочем, Джейн так никогда и не узнает, правильно ли она (как и сам Пол Шерингем) с самого начала воспринимала Этель.

Пока мистер Нивен, путаясь в словах, пытался рассказать, что произошло, Джейн случайно перехватила взгляд Этель, глаза которой словно сказали ей: она, Этель Блай, все знает и все понимает. А еще ее глаза явственно говорили: «Мы, служанки, должны держаться вместе и знать свое место в этом мире, не так ли?»

Во всяком случае, Джейн прочла во взгляде Этель гораздо больше, чем растерянность, испуг и обращенный к ней, Джейн, вопрос: «А ты-то что здесь делаешь? С какой это стати ты вздумала своего хозяина сопровождать?»

За спиной у Этель неясно виднелся вестибюль и тенистый холл, где на столе стояла чаша с белыми гроздьями орхидей. Отчего-то Джейн было трудно поверить, что эти цветы еще долго будут там красоваться.

– Я приехал, чтобы сообщить вам печальное известие, Этель, – собравшись наконец с силами, сказал мистер Нивен. – Могу ли я называть вас просто Этель?

– Да, сэр.

Короче говоря, в итоге Этель обо всем узнала. Но продолжала стоять на крыльце, точно некий неколебимый страж, полностью готовый – особенно сейчас, когда Апли постигло такое горе, – предотвратить любые дальнейшие происки против этого дома и его хозяев. И мистер Нивен, по-прежнему стоявший перед крыльцом на гравиевой дорожке, похоже, немного струсил, почувствовав столь внезапное проявление силы и властности со стороны какой-то горничной.

– Ну что ж, мистер Нивен, в таком случае даже хорошо, что я так рано вернулась. Значит, в случае необходимости я всегда смогу быть под рукой. Я, должно быть, нутром почуяла что-то недоброе. И мне показалось, что я, возможно, буду нужна мистеру и миссис Шерингем… ведь им сейчас, должно быть, совсем не по себе. Они снова в этом ужасном состоянии… – Этель отчетливо подчеркнула это «снова». – И я, конечно же, буду здесь, когда они вернутся. И обязательно все объясню нашей кухарке, как только она приедет. И на все телефонные звонки отвечу, как полагается – а то и сама кому надо позвоню.

– Этель…

Но Этель уже не в силах была остановиться, охваченная, похоже, не свойственным ей презрением к правилу «говори-только-когда-к-тебе-обращаются».

– Я уже все тут прибрала. И в комнате мистера Пола прибралась…

– Это, собственно, и есть цель моего приезда, Этель.

– Цель вашего приезда, мистер Нивен?

– Мне нужно у вас спросить… я ведь приехал специально, чтобы удостовериться… – Мистер Нивен все продолжал путаться в словах. – Вы ничего такого в комнате мистера Пола не обнаружили?

– Чего «такого», мистер Нивен? Я не понимаю, что вы имеете в виду, сэр.

– Ну например… какой-нибудь записки. Он ничего такого не написал?

– Нет, сэр. Я никаких записок не находила. Да если б и нашла, то читать бы не стала. Нет, сэр! – И у Этель на лице появилось такое выражение, словно она вполне могла бы нахально заявить: «Может, хватит вопросов, сэр?» или даже: «А вам-то какое дело, сэр?»

– В таком случае… Ну что ж, Этель, хорошо. Значит, все… в порядке?

– А с вами-то, сэр, все в порядке? Может, вам чашечку чая подать или еще что?

– Нет, спасибо, Этель. А скажите, с вами все в порядке? Вам наша помощь… не требуется? Или… вот Джейн могла бы вам помочь, а?

К подобному повороту Джейн, горничная из Бичвуда, была отнюдь не готова и покорно ждала, пока Этель, вновь взяв инициативу в свои руки, ответит:

– Нет, сэр, спасибо. Я и сама прекрасно справлюсь.

Но это она сказала, глядя вовсе не на мистера Нивена, а уставившись прямо в глаза Джейн, такой же, как она сама, горничной.

И взгляд у нее был как у самой строгой, но всепрощающей матери.