Драгоценные дары - Даниэла Стил (2015)

– Нет, я не из тех фотографов, – он улыбнулся, и они зашагали бок о бок. – Я устраиваю выставки своих работ и надеюсь, что когда-нибудь они будут храниться в музеях. Меня завораживает все необычное и нестандартное, таинственное и мрачное. Скоро у меня выставка в Берлине. У меня отличный агент, благодаря ему я участвую в примечательных выставках.

Вероника знала, что культурная жизнь Берлина чрезвычайно богата событиями и что многие американские художники выставляют там свои работы, но сама там никогда не бывала.

– А в прошлом году у меня была выставка в Лондоне. Получила неплохие отзывы – если это хоть что-нибудь значит, но на самом деле, разумеется, не значит ничего. Рецензенты могут оказаться завистливыми, бездарными и ограниченными людишками, – и он с раздраженной гримасой словно отмахнулся от всех рецензентов сразу. – А вы когда-нибудь выставляли свои работы? – с любопытством спросил он. Вчера в кафе он сразу заметил, как талантливы ее наброски. Оба они вели хронику людских судеб, которые так завораживали его.

– Только в юности, и то это была не настоящая выставка – мой отец организовал ее для своих друзей. В то время я еще училась в Академии художеств. Было ужасно неловко, мне достались какие-то комиссионные. Вообще-то я уже давно не рисовала, – объяснила она, как всегда, стремясь умалить свои способности и заслуги.

– Почему? – с оттенком упрека спросил Эйдан.

Сам он не расставался с фотоаппаратом с подростковых лет и всегда говорил, что это его глаза, без которых он не видит. Он предположил, что то же самое справедливо для живописи Вероники. Эйдан был воинствующим сторонником мнения, что человек должен пользоваться способностями, которые ему достались, а не зарывать их в землю. Он изо всех сил старался следовать этому принципу и требовал от окружающих того же.

– Не хватало времени, – ответила Вероника, пока они брели по улицам, и попыталась объяснить, почему много лет не рисовала: – Вышла замуж, растила детей, а теперь вот обленилась.

Она с легкостью ушла от прямого ответа, не подозревая, что Эйдан никогда не довольствуется отговорками. Он стремился дойти до сути любого вопроса, о чем свидетельствовали и его фотографии. Даже простой честности всегда было недостаточно для него – он требовал большего.

– Все перечисленное – недостаточно веские причины для того, чтобы губить в себе талант, – укоризненно заявил он. – Может, вы не обленились, а просто испугались.

Озадаченная его словами Вероника некоторое время шла молча и обдумывала услышанное, потом перевела взгляд на спутника.

– А ведь вы, пожалуй, правы, – задумчиво произнесла Вероника. Она всегда была честна, особенно когда речь заходила о ней самой. – Я действительно долгое время боялась рисовать, особенно с тех пор, как мои дети выросли и я перестала винить себя за то, что не рисую их.

– Чего вы боялись? – Он копнул еще глубже, всегда стремясь получить искренние, а не самые простые и удобные ответы.

– Возможно, боялась, что у меня нет таланта и что я не художница, а обманщица. Написать портрет, который понравится людям, так легко! Достаточно только подправить явные изъяны и придать натуре сходство с идеалом. Но если писать правдиво, показывая, что у людей в душе, можно до смерти перепугать их, и такой портрет никто не купит. В работе я всегда была слишком добра, рисовала скорее идеал, нежели реальность. Но больше я так не хочу. И, в сущности, я всегда старалась этого избежать. Не хочу быть коммерчески востребованным художником, к чему вынуждают обстоятельства, вот и бросила живопись.

– В таком случае, рисуйте то, что видите и чувствуете на самом деле, – просто рассудил он.

Это решение казалось ему очевидным. В качестве объектов для своих снимков он выбирал преступников и заключенных, проституток и отщепенцев, наркоманов и просто прохожих. И не собирался угождать никому, кроме самого себя.