Лимонов - Эммануэль Каррер

Под конец вечеринка оказалась слегка скомкана. Произошла ссора: кто-то из пришедших позже гостей Семенова выразил желание заплатить за всех, но хозяину это не нравится – здесь собрались его друзья, ему и платить, это будет по правилам, в его присутствии больше никто не должен доставать кошелек. Молодой человек из службы безопасности реагирует на происходящее так агрессивно, что Эдуард, несмотря на выпитое, понимает: щедрость опоздавшего гостя воспринимается как провокация. Сидящие за столом поднимаются, с грохотом отодвигая стулья, телохранители поигрывают мускулами, сцена начинает напоминать эпизод из фильма, который здесь только что вспоминали. Потом так же внезапно напряжение спадает, и участники вечеринки расходятся. Эдуард выходит на заснеженную улицу, идет в гостиницу, где делает еще одну попытку дозвониться до матери Наташи и снова безрезультатно. Он устал, но сон не идет. Пробует онанировать и, чтобы кончить, вспоминает Наташу, ее татарские скулы, золотые искорки в глазах, ее плечи, слишком широкие и в то же время хрупкие, сокровенное место, чересчур растянутое от избыточного употребления. Он видит ее в мрачной квартире на окраине Москвы, без трусов, едва держащуюся на ногах, грязную, пахнущую перегаром. Представляет, как она спаривается одновременно с двумя мужчинами – каждый в свою дырку – и, концентрируя внимание на этой картинке, которая (он знает по опыту) приведет к долгожданному оргазму, даст возможность освободиться. Он исступленно твердит себе, что его родину развращает мафия, ее распинают содомиты. «Мразь, мразь», – бормочет он, засыпая. И на рассвете это же слово словно простреливает его мозг. Мразь.

2

Через несколько лет гостиница «Украина», как и другие отели ее категории, будет предлагать постояльцам роскошные завтраки со свежевыжатыми соками, пятнадцатью сортами чая и английскими конфитюрами. Но в декабре 1989-го это был еще Советский Союз, и утром Эдуард стоит в очереди в советский буфет со злобной, сварливой бабищей за прилавком. Оказавшийся рядом француз с красивым, строгим лицом вежливо представляется: Антуан Витез, театральный режиссер. Он узнал Лимонова: читал некоторые его книги, и они ему понравились. Мужчины садятся за один стол, чтобы съесть свой завтрак: селедку и крутые яйца с белесым желтком.

Витез в Советском Союзе уже не впервые, немного говорит по-русски и, несмотря на некоторые «шероховатости», каждый раз приходит к выводу, что здесь идет настоящая жизнь: серьезная, взрослая, бескомпромиссная. И здешние лица, – добавляет он, – живые и настоящие, изборожденные шрамами, закаленные, в то время как на Западе все лица – как у младенцев. Там все разрешено, и ничего не имеет значения, здесь – наоборот: ничего нельзя, но все очень важно, и Витез, похоже, считает, что так гораздо лучше. Но в какой-то момент происходящие перемены перестают ему нравиться. Разумеется, речь не идет о том, чтобы отказываться от свободы или от комфорта, но нельзя допустить, чтобы в этих переменах потерялась душа страны. Эдуарду такой подход кажется сомнительным: сам ты живешь, наслаждаясь свободой и комфортом, а для других считаешь эти условия пагубными с точки зрения спасения души? Тем не менее он рад, что ему попался французский интеллектуал, который не сходит с ума от любви к Горбачеву, который знает его книги, и поскольку Эдуард в растерянности, он решает довериться новому знакомому.

«Моя жена, – объясняет он, – потерялась где-то в городе».