Мир, который сгинул - Роберт Хайнлайн (1951)

Двадцать минут спустя на дороге возникают три силуэта и баррикада из досок и валунов. Гонзо почти не сбавляет скорость. Он врубает передние фары, и я успеваю заметить двух ребят с РПГ (они не целятся в нас, он у них просто есть, так же как чай и гранаты) и одного в порванной спецодежде. Этот третий очень высокий и худой, на нем оранжевая тюремная роба и противогаз. Противогаз странный – такое ощущение, что у его обладателя нет головы. Он машет руками. «Стойте», – говорит оранжевый человек или «Помогите», а может «Тормозните, чтобы нам было удобнее вас убить и забрать тачки». В следующий миг их уже нет: Гонзо протаранил баррикаду, и в нас никто не стрелял. Выходит, они не из того подразделения, которое взорвало дорогу? Или из того, просто не хотят лезть на рожон? Понятия не имею. Спрашиваю Гонзо, но он занят укрощением фургона. Ему все осточертело, и он гонит на скорости шестьдесят миль в час – неплохо, по глиняной-то дороге, заплатанной овечьим дерьмом. Жуткий оранжевый человек остается позади, и Гонзо до самого Вранова поля не сбавляет скорость.

Флаг ООН все еще развевается над диспетчерской башней, поблекший и печальный. Двое в голубых касках берут нас на прицел. Стены башни в дырках от пуль, а на одной большое грязное пятно – видимо, там разорвалась граната, стену залатали, но не покрасили. В остальном им явно повезло, хотя с этого угла нельзя рассмотреть все поле. На взлетно-посадочной полосе (пойте осанну!) стоят два престарелых, но вполне исправных грузовых самолета. Оба без окон, и сидеть там наверняка неудобно, зато, если нам разрешат, мы сможем эвакуировать всех.

Один солдат в голубой каске осторожно подходит к нам. Храбрый паренек, ничего не скажешь, – наверное, командированный пуэрториканец. Надо обладать недюжинной наглостью, чтобы подойти к бронетанковой колонне (пусть и такой потасканной, как наша) и велеть чужакам вести себя хорошо, не то последствия будут самые печальные. Он идет к нам именно с этой целью и отлично знает – а также знает, что мы знаем, – какие это будут последствия: максимум он разозлится, а его командир сделает нам строгий выговор. Или, думаю я, к нам выйдет суровая блондинка с продолговатым лицом и начнет топать ногой – но Элизабет нигде не видно. Надеюсь, она уже дома.

– Кто вы такие? – спрашивает ооновец.

– Бродячий цирк, – ехидно цедит Гонзо. – Я – бородатая женщина, а это мои клоуны. – Он обводит рукой Джима Хепсобу, Салли и меня.

Ооновцу хоть бы что.

– Тогда позовите мне инспектора манежа, – говорит он.

– Я за него, – отвечает Гонзо.

– Разворачивайтесь, – советует ооновец. – В шести или семи часах езды отсюда есть военный лагерь. От них вам больше пользы будет.

– Нам надо эвакуироваться, – возражает Гонзо. – И вам тоже.

– Разворачивайтесь, – не сдается ооновец. Гонзо свирепеет на глазах и уже хочет поделиться с салагой своими переживаниями, когда ворота открываются, и второй солдат в голубой каске машет: проезжайте! Наш паренек с заметным омерзением уходит с дороги. Гонзо одаривает его ухмылочкой, и мы весело проскакиваем в ворота. Одинокий силуэт возвращается на позицию, и больше мы злого ооновца не видим. Впрочем, нам не до него, потому что очень скоро становится ясно, в какое глубокое дерьмо мы вляпались. Когда все наши вылезают из машин, из низких построек Вранова поля высыпают подчеркнуто не ооновские солдаты и берут нас на мушку. В отличие от ублюдков Джорджа Копсена, эти даже не утруждаются сообщить, что мы теперь заключенные, – все понятно и без слов. Нас тщательно обыскивают, разоружают и отводят к командиру. Вазиль недовольно морщится: merde.

Рут Кемнер.