Мир, который сгинул - Роберт Хайнлайн (1951)

Как маленькая девочка, мечтавшая стать лошадкой. Дрянь захлестнула ее во сне, и она проснулась изувеченной, с лошадиным телом, не в состоянии даже дышать. Потом ее похоронил скорбящий отец с четырьмя ногами вместо двух.

– Это мир снов, мой Принц, – говорит Нкула, имея в виду не светлые грезы, а гнусное подсознательное рода человеческого.

Захир-бей откидывается на спинку стула и потягивается. Осматривает растрескавшиеся стены, холод и грязь на полу. Разбитые окна и окровавленных людей, из-за чужих бессмысленных склок осужденных на холодные ночи и полные безысходности дни. Он смотрит на своих закаленных в боях монахов и новых союзников, разбитых и изможденных. Будь я на его месте, у меня в груди засел бы тугой узел, и страшный затаенный гнев медленно превращал бы мою плоть в жидкую сталь. Намек на это слышен в его словах:

– Не моих снов, Нкула.

Глава VIII

«Трубоукладчик-90»; мимы и порнография; Найденная Тысяча

Я рос с Угрозой Ядерной Войны. Она жила на углу моей улицы и провожала меня до школы. Мы с Гонзо играли с ней, когда остальные ребята не хотели с нами разговаривать. Мы так устали от игр в Армагеддон с этой тупой и скучной Угрозой, что умоляли ее разучить что-нибудь новенькое, но она была непреклонна. Чаще всего она просто сидела на задней парте и буравила нас сердитым взглядом. А в один прекрасный день мы узнали, что она умерла. Кое-кто сильно расстроился по этому поводу, но я был очень рад от нее избавиться. Дети – такие эгоисты.

Если дать человеку время, он может привыкнуть к чему угодно. Он доведет себя до того, что жизнь не на грани превращения в жидкую плазму по вине недоумков, повздоривших из-за экономической теории и практики, начнет казаться ему плохой, страшной, неудобной и невообразимо опасной. Этим даром сознательного самоотречения особенно щедро наделены мальчики. Девочки – по крайней мере там, где я рос, – обычно более уравновешенны и разумны. Наша упертая сосредоточенность на динозаврах, таксономии, филателии и геополитических интригах их несколько настораживает и печалит. Девочки в состоянии видеть картину в целом (то есть давайте не будем уничтожать мир из-за таких пустяков), а мальчики цепляются к написанному мелким шрифтом (этот нечестивый замысел противоречит нашей природе, нельзя допустить его расцвета в нашем свободном миролюбивом обществе). Осторожно замечу, что оружие массового поражения разумнее доверить девочкам.

Нам становится даже обидно, когда наша оборона до последнего солдата подходит к концу и нас спасают. Мы так замечательно держались. Конечно, мы нормировали продукты, нам не хватало лекарств и негде было спать; время от времени нас атаковали монстры (овеществленные кошмары разных людей из разных культур), химеры (люди и животные, изувеченные Дрянью), раздвоенные (жуткие человекоподобные твари, вылезшие из озер концентрированной Дряни, как это случилось с Беном Карсвиллем) и другие гады. Словом, нам было хреново. Но мы взяли ситуацию в свои руки. Да, мы сознавали, что все хреново, однако поняли суть хреноты и в известной степени подчинили ее себе. Это как Угроза Ядерной Войны – пока она висела над нами, о прочей хреноте можно было не думать.

А потом нас взяли и спасли.

Однажды утром мы проснулись от дикого грохота из долины: что-то катилось в нашем направлении, и оно было намного, намного больше нашего дворца. Выше горы и дворца вместе взятых. Огромное вонючее сооружение двигалось в облаке какой-то склизкой пакости. Там, где пакость встречалась с Дрянью, вылетающей из леса, Дрянь съеживалась и падала на землю. Эта гигантская уродливая штука была неуязвимой, и в ней ехали люди, машущие нам так, словно мы рады их появлению.

Мы нехотя признали, что действительно рады. С нами очень осторожно заговорил человек по имени Хастер. Войдя во дворец и увидев, как мы живем, он принялся грязно ругаться. Мы чуть его не побили. Шангри-Ла выглядел ужасно, но все-таки был нам домом.