Мир, который сгинул - Роберт Хайнлайн (1951)

Тихие голоса – разговор? Молитва? Люди. Я замедляю шаг, подхожу ближе. Впереди замечаю дверь, из щелей которой пробивается свет. Приникаю к петлям. Дверь добротная, но установлена небезупречно: сквозь щель можно заглянуть в комнату.

Ниндзя, точно смертельно опасные детишки в садике, расселись на полу.

Они сидят рядами, молча; в зале их около ста. Впереди стоит худой, как жердь, человек и бормочет священную молитву, а паства за ним повторяет. Аум для ниндзя, собственная версия Господней молитвы: «Отче наш, разящий в тиши…» На стенах висят картины и фотографии с портретами героев. На последней я вижу знакомого широкоплечего мужчину с рукой-дубинкой. На животе видны жировые складки, но под ними бугрятся кубики брюшного пресса. Гумберт Пистл.

Худой что-то кричит, из первого ряда выскакивают двое ниндзя и набрасываются на него. Он стремительно бьет одного, второго перехватывает на бегу и ломает ему руку. Хрусть. Раненый кланяется и садится на место. Мне становится дурно. Может, спалить все здание к чертовой матери? Яркое очистительное пламя избавит меня от этих людей. Но тут я вспоминаю мастера У, и мне становится стыдно. Я не такой. Не то чтобы меня не могут посетить подобные мысли – могут, но я не приму их как руководство к действию, и это отличает меня от них.

Пистл – шифу Гумберт. Ниндзя полоумные. Это я и так знал. Оставляю их в покое – может, позже они самогоспитализируются. Я тешу себя надеждой, что каждый из них заработает жуткое растяжение паховых мышц или ушибет яичко – интересно, так имеют право думать только они? Наверное, нет. Пару секунд мечтаю о грыжах для ниндзя.

Передо мной развилка: коридоры расходятся в противоположные стороны. (Элизабет еще надо мной? Или где-нибудь в стороне? Мостики непредсказуемы. Быть может, она сейчас в комнате от меня, или так и сидит на том перекрестке, мысленно уговаривая меня идти туда или сюда.) Поверну налево – пойду обратно вдоль стены храма; направо – к главной части здания и Джоргмундским офисам. Без сомнения, там тоже хранятся тайны, но они не по моей части. Секреты вроде истинного рецепта «кока-колы» или тайной смеси приправ «Кентукки фрайд чикен»; как изготовить лампочку, которая будет гореть сто лет, или пятностойкую белую ткань. Словом, тайны, но не зловещие.

Иду налево. Налево всегда ведет зловещий путь. Дорога каннибалов. Пятками я время от времени чувствую бумфф из храма сбоку. Несколько шагов – и он уже позади. Пальцы не чувствуют ничего. В этой части здания тихо.

Тихо, но не покойно. На первый взгляд все то же самое, однако ощущения другие. Шестьдесят шагов назад мне казалось, что я попал в офис Бадди Кина десять лет спустя: безвкусица, вульгарщина, столы для внеурочного секса и яркий свет, позволяющий заглядывать практиканткам в декольте. Здесь же все холодное, стены не пропитаны похотью. Быть может, дело в расположении небоскреба: за день одна его сторона поглощает больше солнца, чем другая. В северном полушарии это будет южная сторона, чем объясняются более высокие цены на квартиры с окнами на юг. А здесь, стало быть, сторона ночная, серая и холодная. Вот только мне совершенно ясно, что дело не в этом. Коридор словно… наблюдает за мной. Конечно, за мной присматривает Элизабет, но я чувствую вовсе не ее внимание. Оно недоброе.