Мир, который сгинул - Роберт Хайнлайн (1951)

Улыбается.

– Я тоже так делаю. Говорю с мастером У, и с мамой, и… Ну, если честно, с тобой. В основном с тобой. Хм. – Она морщит лоб и отмахивается от странной мысли, как от паутины. – Идем. – Ступая мягко и уверенно, Элизабет ведет меня за собой. Она бывала тут раньше.

Мы подходим к диковинной надстройке, похожей на пагоду. Рядом обычная бетонная коробка с обычной дверью – выход на крышу. Элизабет резко бьет по висячему замку, и ей в руку падает шпилька. Затем она немного приподнимает дверь до первого фиксатора: щель небольшая, только чтобы пролезть. Мы забираемся внутрь, Элизабет опускает дверь и убирает шпильку в карман. Я смахиваю слезы и оглядываюсь.

Мы на висячем мостике. Таких тут целое множество: железные решетки подвешены над изоляцией, волокнистыми плитками, кабелями и шлангами. Есть даже запасная система подачи ФОКСа. Это нутро здания, его газовая станция, где не тешат себя мыслью, что аппаратура будет работать без сучка и задоринки. Безупречный порядок – лишь видимость. Мостики нужны на тот случай, если несовершенства станут очевидными, и их придется устранять. Элизабет быстро и плавно идет вперед. Мы проходим футов сто, и мостик поворачивает налево, а мы уходим направо, к яркой точке, – откуда-то сверху просачивается свет. Это пересечение десятка мостов, место, где уставшие водопроводчики, кровельщики и бригадиры собираются, пьют несвежий чай из фляжек, делятся сэндвичами и сплетнями. Я осматриваюсь. Да. В месте соединения нашего мостика с другим есть гладкий участок, за несколько лет отполированный мужицкими задами до блеска. Под перилами кто-то нацарапал неприличный рисунок: невероятно длинный мужской орган преследует схематичную женскую грудь. Царапали отверткой, которая была слишком велика для этой задачи: рука художника то и дело срывалась, соскабливая краску и нарушая целостность рисунка. Прямо под нами решетка вентиляции.

Элизабет ложится на живот и вставляет пальцы в отверстия. Делает вдох, напрягается, издает едва слышное «ухххх» – и решетка у нее в руках. Итак, теперь это люк. Элизабет говорит одними губами: «Тебе сюда». Она не просит меня быть осторожным – слишком хорошо знает.

Крепко вцепившись в мостик, она спускает меня в люк.

Я стою в комнате отдыха с диванами вдоль стен. Горит свет. Рядом падает запасной пиджак от Ройса Аллена. Поднимаю глаза: Элизабет ободряюще улыбается, будто я делаю свои первые шаги. Затем она показывает на себя (На свое сердце? Или так кажется, потому что она свесилась из люка, чтобы меня видеть?) и беззвучно произносит: «Я за тобой наблюдаю».

Элизабет забирается обратно, и я больше не вижу ее лица, только туфли. Она махает ногой: «Иди уже» или «Шевелись, герой-любовник!», что было бы очень приятно. В любом случае, я повинуюсь. Снимаю капюшон. Спору нет, быть невидимым замечательно, но в капюшоне притупляются все чувства. Надеваю пиджак. Теперь я не страшный ниндзя, а обычный сотрудник Компании, оставшийся на ночную смену. Надеюсь.

Я трогаю зубами дверную ручку. (Вибрация означает, что кто-то идет по коридору; слабую вибрацию легче всего почувствовать зубами на металле; ближайшая железка, до которой можно дотянуться ртом, – дверная ручка; смешно, зато эффективно. Не верите? Попробуйте сами.)