Под лапой. Исповедь кошатника - Том Кокс (2008)

Нравственные принципы Медведя отличались от принципов других моих котов, да и любых котов вообще. Да, он был коварным и расчетливым, однако вовсе не безнравственным. Грызуны, даже самые беспомощные, которых наши остальные, более кровожадные кошки бросали, наигравшись, посреди дороги, не интересовали Медведя, птицы создавали приятный щебечущий фон, а существу с плавниками он причинил вред лишь однажды – когда пытался попить из аквариума Бев Беван, золотой рыбки Ди. Даже в его вредоносных испражнениях была своя система. Медведь вполне мог контролировать работу кишечника: если не требовалось выразить некое грандиозное неудовольствие, он нигде не гадил. Как-то, вернувшись после трехдневной поездки, мы обнаружили, что кошачью дверцу заклинило изнутри, а Медведь сидит в ванне и пронзительно мяукает, явно сдерживая из последних сил нечто внушительное. Он не лез нахально вперед других, когда дело казалось обеда или выбора места для сна, он стремился искать новое, а не следовать за вкусами других или что-то у них отнимать.

Я не сразу понял его, а Медведь не сразу стал мне доверять. Наверняка на его взыскательный вкус я по-прежнему казался ему слишком несерьезным. Впрочем, отношения кота и человека в любом случае строятся на компромиссе. Со своей стороны, я с годами понемногу приближался к его эстетским запросам.

Неудивительно, что к концу 2007 года и у меня появились небольшие проблемы со здоровьем: я пахал как лошадь, только за компьютером, и не обращал никакого внимания на совет немного притормозить – а совет этот мне давали практически все мои близкие и друзья. Последствия не заставили себя ждать. К счастью, все оказалось не так серьезно, как могло бы быть, но достаточно серьезно, чтобы слечь на целый месяц. Незадолго до этого я прочитал в нескольких газетах о высокомерном коте Оскаре, который жил в доме престарелых и становился на удивление дружелюбным с пациентами в самые последние часы их жизни: он сворачивался на кровати умирающего и наблюдал за его последними вздохами. Я старался не вспоминать эту историю, когда Медведь мял мне живот и внимательно смотрел в глаза.

Может, он и правда подпитывался чужими болезнями и страданиями. С другой стороны, Медведь мог просто радоваться тому, что в кои-то веки я лежу и не дергаюсь – вот очередное подтверждение истины о том, что кошки платят тебе той же монетой. За время болезни я окончательно осознал: хорошо, что отношения с этим котом развивались так неспешно, иначе я не разглядел бы его уникальность и изысканность, которыми были пронизаны и фальцетное урчание, и невероятно многозначительные движения хвоста. Есть ли другой кот, сумевший настолько удачно влиться в мир двуногих? С которым я стал так близок, с которым столько всего пережил? Вряд ли.

Конечно, каким бы долгим и ухабистым ни был наш с Медведем путь, это не шло ни в какое сравнение с тем, что он испытал вместе с Ди. Медведь чаще проводил время в моей компании, и я гордился тем, что пробил его броню, но больше всего я радовался, когда наш старший кот устраивался вместе с Ди на диване, или когда они украдкой от всех лопали на кухне пармскую ветчину.

Глядя на довольный вид этого отрастившего шелковистую шубку кота, который живет душа в душу с человеком, я кое о чем подумал. Как-то я читал про ежегодные награды кошкам, подобранным на улице, и кошкам, чья жизнь началась не в самых лучших условиях. Для этого не надо было везти питомца ни на какие конкурсы, и я предложил Ди выставить кандидатуру Медведя. Нет, вовсе не затем, чтобы показать, что он лучше других спасенных животных, и не потому, что он поймет значение этого события. Просто как дань нашего уважения ему.

– Хорошая мысль, – сказала Ди. – Только есть в ней один большой недостаток.

– Какой же? – поинтересовался я, а Медведь, явно недовольный этой затеей, спрыгнул с дивана и стал стряхивать невидимую грязь, налипшую за него во время обнимашек.