Слезы темной воды - Корбан Эддисон (2015)

– Многих стоит винить за то, что произошло, но первый среди них – Адан, его отец. Он был настолько глуп, что привез свою семью обратно в Могадишо. Останься они в Кении, Исмаил и Ясмин поступили бы в университет, а Юсуф закончил бы школу. Они могли стать врачами, юристами, бизнесменами. Но Адан не расставался со своей дурацкой мечтой. Он хотел открыть школу в Могадишо. Хотел участвовать в возрождении Сомали.

«Ясмин, Юсуф, – подумала Меган, доставая блокнот и ручку. – Где они сейчас?»

Фарах отвел от нее взгляд, как будто напрягая память.

– Чтобы понять то, что я хочу вам рассказать, вам нужно узнать, как все начиналось. В двухтысячном году мировые силы создали первое переходное правительство в Могадишо. Многие сомалийцы верили, что скоро что-то изменится. Я в это не верил. На улицах по-прежнему заправляли военные. Хадидже я советовал оставаться с детьми в Найроби. Но Адан не позволил. Он знал нового президента. Он был уверен, что война вот-вот закончится. – На лицо Фараха набежала туча. – Люди так говорят вот уже двадцать лет, а война все продолжается.

Меган кивнула. Последние месяцы она много времени потратила на то, чтобы понять смысл и причины кровопролития, политических махинаций и международных интервенций, охвативших Сомали после падения долго стоявшего у власти диктатора Сиада Барре. Это было все равно что пытаться развязать узел израильско-палестинского конфликта. Взаимные обиды были столь многочисленны и уходили корнями в столь запутанное прошлое, что каждый раз, когда ей казалось, что она уже близка к разгадке этой тайны, ключ выскальзывал у нее из пальцев и Меган вновь окружал туман непонимания.

– У них был дом в Було Хуби, недалеко от аэропорта, – продолжил Фарах. – Это был самый безопасный район в городе, он всегда охранялся правительственными войсками. Но школа Адана находилась в Медине, где шли бои. Оправдывает его лишь то, что у него были влиятельные друзья. Его брат Махмуд – большой человек в Могадишо. Годами друзья прикрывали его. Но потом пришла «Шабааб», эти люди победили военных. Они не соблюдали старые правила, на которых строилась жизнь в Могадишо: взятки и услуги. У них была цель – доминировать. Даже Махмуд не мог их сдерживать.

«Махмуд, – записала Меган в блокноте. – Нужно с ним поговорить».

Фарах отпил чаю.

– Удивительно было наблюдать, как быстро продвигается вперед «Шабааб». Мы, сомалийцы, всегда были умеренными в своих религиозных взглядах. Экстремизм чужд нашей земле. Это нововведение пришло к нам из Аравии и Афганистана. Исламисты использовали неразбериху, вызванную войной, и сделали то, чего не смогло сделать правительство: принесли закон и порядок на улицы и дали бизнесу шанс снова развиваться. – Он развел руками. – Люди устали сражаться. Они дали «Шабааб» то, что ей было нужно, – власть. И тогда исламисты сняли маски. Они начали наказывать женщин за выход из дома без платка. Они отрубали руки ворам, забивали камнями за супружескую неверность, забирали в солдаты силой и подкупом, а несогласных успокаивали автоматами. Адан был одним из несогласных. Он продолжал преподавать английский язык и науки в своей школе. Это меня в нем восхищает. Не восхищает меня то, как он подставил свою семью.

Когда Меган доела последнюю самсу, Фарах спросил:

– Хотите еще?

– Нет, спасибо, – ответила она. – Но мне очень понравилось.

Фарах снова взглянул на парня за стойкой, потом сложил руки на столике и продолжил:

– Я даже отсюда видел, к чему все идет. «Шабааб» давила на переходное правительство, пока эфиопы, которые его поддерживали, не устали и не покинули страну. Было это в начале две тысячи девятого года. Африканский Союз остался, но он был слаб. Я каждую неделю разговаривал с Хадиджей. Уговаривал ее отвезти детей в Найроби. Но она отказывалась уезжать без Адана. А Адан ехать не хотел.

Фарах перевел дыхание, и впервые Меган увидела проблеск чувств в его глазах.