Сказания Меекханского пограничья. Память всех слов - Роберт М. Вегнер (2015)

Ехали молча. Уже много часов они ехали молча, и тишины этой никто не собирался прерывать. Ему это не мешало. Он помнил… сцены. Костер, котелок с булькающим варевом, ни запаха ни вкуса которого он не ощущал, тянущий от земли холод, подрагивание ладони, машинально оглаживающей рукояти мечей. Он помнил мужчин, заступивших им путь на лесной тропинке. Четверых. Их главарь ухмылялся, потрясая топором, а потом – посмотрел ему в глаза, и отвел взгляд, и вдруг отступил в кусты, освобождая путь.

Странствовали они неторопливо, не спеша, а тишина вокруг них наливалась, словно густеющая смола. Малышка Канна поглядывала на него из-под челки черных волос, Йатех чувствовал это, порой перехватывал ее взгляд, в котором ничего не мог прочесть: ни злости, ни гнева, ни печали. Тот оставался абсолютно… равнодушным.

На второй день они разбили лагерь в небольшой котловинке, разожгли костерок и съели приготовленный на скорую руку ужин.

А потом по невидимому знаку Иавва поднялась и исчезла между деревьями. Они остались одни.

– Что ты помнишь из того лагеря?

Он помнил, что когда закончил сказку, то уложил девочку вместе с остальными детьми на повозку, у которой были двери, и запер вход. Если в окрестностях не было медведей, любители падали не сумеют добраться до тел. А потом он отправился следом за Канайонесс. Его ждало еще несколько месяцев службы, после которых он будет свободен. Но говорить об этом сейчас он не хотел. Лишь заглянул ей в глаза, такие обыкновенные и спокойные, что почти мог поверить, что разговаривает с нормальной девушкой.

– Не ответишь?

– Нет.

Он отозвался впервые за два дня и удивился, что у него нормальный голос.

– Считаешь, что это моя вина? Что я отобрала у тебя все: происхождение, имя, личность, а в конце превратила тебя в убийцу детей? Это был твой выбор. Ты не должен был вмешиваться в то, что делала Иавва.

– Не должен был? Кем… чем бы я тогда стал?

Уголки ее губ поползли вверх:

– Хороший вопрос. После первой схватки я приказала пощадить нескольких женщин и старика. Ладно, его – чтобы страдал, чтобы просыпался, рыдая, ночью, вспоминая тех, кто погиб из-за него. Но когда он и те суки выбрали смерть… Ты подумал, что делала бы группка детей, одна, в лесу, в паре десятков миль от ближайшего поселения? Теперь из тебя выходит… не человечность, всего лишь… человекоподобие. Тот странный набор характеристик, мешанина ложных понятий, глупых убеждений и искусства самообмана. Ты убил бы мать девочки, но саму ее – уже нет. Потому что хорошие люди детей не убивают. Они могут оставить их в глуши, обреченных на голодную смерть, на гибель от жажды и от волчьих клыков, но они ведь того не увидят, а потому это не отяготит их совесть. Человекоподобие во всей красе.

– Значит, милосердие? Я видел, что из тебя лезло, когда приказывала их убить…

– Ты видел? – сделалась она серьезной. – Что ты видел?

Она легко поднялась, небрежным девичьим движением смахнула со лба челку.

– Ты этому радовалась. Убийствам невиновных.

Он тоже поднялся и невольно шевельнул плечами, поправляя мечи за спиной.

Она прыгнула вперед так быстро, что он даже не успел потянуться за оружием – а она уже была рядом, лицом к лицу, глаза ее, казалось, росли, наполняли пространство, пока не пожрали всего его.

Йатех почувствовал прикосновение к груди, легкое, почти невесомое, но земля убежала из-под ног, и он опрокинулся на спину.

Ударился затылком обо что-то твердое с такой силой, что под веками засияли звезды, девушка же уселась сверху, схватила его за голову и прижала ее к земле. Еще одна молния расколола череп, но он вдруг ощутил под собой нечто, что не ожидал бы почувствовать в лесу, – гладкий теплый камень.

Она низко наклонилась и прошептала ему в ухо:

– Прикрой глаза. Слушай.

Он вздрогнул.

– Ну, прикрой… – Она заслонила ему глаза ладонью. – Слушай.