Лесная герцогиня - Вилар Симона (1997)

Эврар был так поражен, что на какой-то миг забыл о Леонтии. Словно бы и не видел его. И грек это отметил, как и то, что от резкого рывка удерживающая запястье веревка ослабла. И когда Эврар отвернулся к огню, стал стараться высвободить руки. Даже о боли в поврежденной кисти словно забыл.

Теперь Меченый стоял к нему спиной, между ним и пылавшим, обложенным булыжниками очагом на небольшом подиуме. И едва Леонтий освободился, что есть сил толкнул воина в спину. Резко, неожиданно. И тут же, схватив один из булыжников очага, занес его для удара.

Если Эврара что-то и спасло, так это сырая одежда, едва успевшая затлеть. А еще не подвела привычная сноровка. Он откатился быстрее, чем грек опустил камень. Но ноги Леонтия по-прежнему были стянуты ремнями, и тот потерял равновесие, почти упал на огонь. И тотчас Эврар навалился сверху, вдавил его лицом в уголья. Леонтий выл и вырывался, но Эврар отпустил его, лишь когда на греке загорелась одежда. Сам отскочил, тряхнув обожженными руками. И тут же ему пришлось увертываться от вскочившего, ничего не видевшего, не соображающего, извивающегося в горящих одеждах Леонтия.

Хижина была невелика, и Эврар кинулся к выходу. Леонтий же кричал не своим голосом, налетал на стены, упал, стал кататься по земле в горящей одежде. Какое-то время Меченый наблюдал эту жуткую картину в проем двери. У него не было ни малейшего желания спасать грека, да это уже бы и не помогло. Он увидел, как вспыхнули шкуры на лежанке, как огонь стал лизать бревна стен. Хижину окончательно заволокло дымом. И сквозь этот дым звучал отчаянный, безумный крик Леонтия.

Эврара передернуло. Он отвернулся и пошел отвязывать заволновавшуюся, испуганно бьющую копытом лошадь грека. Когда он отъезжал, Леонтий еще выл, но хижина горела все сильнее, и вскоре треск воспламенившихся резных строений заглушил последний стон оставшегося внутри. Но Эврар уже не думал о страшной кончине Леонтия. Размышлял о том, что в сыром лесу пламя не сможет распространиться, что опять от Леонтия ему достался неплохой конь, что вряд ли в глуши пожар привлечет чье-либо внимание. А главное, думал о Герлок и Эмме, прикидывал в уме, что может предпринять, чтобы спасти их от Гизельберта.

Глава 10

Когда настали сумерки, Эмма стала взволнованно поглядывать на лес, ожидая Эврара. И ругала себя за это. Какое ей дело до Меченого, когда он смел так вести себя с ней? И тем не менее тревога не покидала. Он ушел искать своего ястреба, но она помнила, что это было только предлогом – он ушел, чтобы не видеть ее, не замечать, как ее тянет к сыну Ренье. Ибо Эврар был и оставался прежде всего человеком герцога, и ему было нестерпимо видеть, как жена его господина и принц готовы предать Длинную Шею, готовы преступить последний рубеж.

Но почему бы ей не изменить Ренье? Почему она должна хранить верность забывшему ее супругу? Ведь Гизельберт привлекателен, мил, ласков, он обещал ей вернуть то, чем обделил ее Ренье. А главное, он был ей ровней, она не ощущала, что роняет свое достоинство, отвечая на его внимание. Сегодня в лесу она поняла это. Сильное и уверенное прикосновение Гизельберта покорило ее. И она даже ощутила разочарование, когда он отпустил ее, разжав объятия.

– Нет, не здесь, – прошептал он. И она согласно кивнула.

Сырой, мрачный лес, в котором они были одни. Совсем одни. И уже ничей взгляд не следил за ними, никто не мог спугнуть их жутким воем. Они шли и улыбались друг другу с видом заговорщиков и, конечно, совсем забыли об улетевшем ястребе. Даже не вернулись за ним. Они пошли назад, в селение, и Эмма не знала, благодарить ли ей Гизельберта за то, что он не взял ее сразу, или упрекать.