Лесная герцогиня - Вилар Симона (1997)

– Ну что, хорош рождественский подарок? Грозный Ролло, связанный, и у ваших ног. Одним этим я уже заслужил права на герцогство. Кто еще мог мечтать об этом – пленить нормандского льва? Но погодите, Ренье, это еще не все. Я первый увидел Ролло в соборе. Признаюсь, глазам своим не поверил при виде сего паломника. Но моим людям не сразу удалось выследить его. Где же, вы думаете, он был? Скажу лишь одно. Пока ваша рыжая герцогиня в помятом платье не появилась во дворце, мои люди не могли найти и Роллона. Да и потом пленить его было не так и легко. Вот уж действительно северный волк. Гильдуэн сказал, что трое полегли, пока схватили его. Дивно, сколько у него сил. Даже после рыжеволосой красавицы!

Эмма покачивалась, словно от ветра. Это был крах, это был конец. Они оказались в ловушке.

Она не сразу услышала, как ее окликнул Ренье. Словно сквозь туман различила его посеревшее, блестящее от слюны лицо, нервно рвущую ворот руку.

– Эмма, это правда?

Она не произнесла ни слова. Горло сдавил ком. Слышала торжествующий голос принца.

– Боже правый, но не рассказывал же он ей о паломничестве в Компостеллу! Конечно, они спаривались, ибо в лоне этой женщины словно костер горит. Я сам в этом убедился – готов покаяться. Но эта красавица так хотела меня, что тут бы не устоял и целомудренный Ипполит, клянусь верой! А сколько у нее было, кроме меня! Раб Леонтий, мелит Эврар, Матфрид Бивень, аббат Дрого Арльский, молодой Адам Мезьерский, близнецы из Вервье. Даже столь рассудительного человека, как Гильдуэн, ей удалось совратить. Но, к сожалению, кроме меня и Гильдуэна, мало кто может поклясться в этом, ибо по приказанию этой женщины ее старый любовник Эврар убил и раба Леонтия, и моих благородных друзей, отпрысков лучших семейств Лотарингии. Нам с Гильдуэном еле удалось спастись. И вот я здесь, чтобы открыть правду и поклясться на кресте, что все сказанное мной – правда столь же явственная, как и присутствие здесь ее любовника Ролло. А уж вам решать, поверите вы мне или ей.

Он умолк. Держался спокойно, даже, подойдя к очагу, стал греть руки над огнем. Властно отдал приказ, чтобы подбросили побольше дров и заменили настенные факелы. Сел, оглядывая всех с явным удовольствием. Чувствовал себя победителем. Ведь после его признаний мало у кого останется сомнение, что рыженькая Адель Лотарингская не дочь Ренье.

Эмма чувствовала на себе взгляды со всех сторон. Когда-то с ней это уже было – во дворце в Реймсе, где ей пришлось пережить публичный позор. Может, поэтому сейчас было не так тяжело. Но беспокоило ее иное. Жизнь Ролло и еще… взгляд, каким он глядел на нее. Нежный и печальный… такой печальный. Неужели он поверил в это?..

Она заставила взять себя в руки. Запахнулась в плащ, вскинула голову. С вызовом оглядела всех: задыхающегося Ренье, удрученного Рикуина, нервничающего Карла, побледневшую Этгиву. Даже успокаивающего короля Аганона окинула взглядом. При свете разведенного огня она видела надменных воинов Гизельберта, опершегося на секиру Гильдуэна, перешептывающихся придворных, наблюдающих прелатов. Они все глядели на нее, все ожидали, что она скажет. Кто нервничал, кому было просто любопытно. Гизельберт обвинил жену Ренье в блуде, прелюбодеянии и кровосмешении. И был уверен в себе. Теперь слово за ней.

Эмма заметила приблизившегося Ратбода.

– Дочь моя, против тебя выдвинуты обвинения. Признаешь ли ты их? Готова ли ты покаяться и признаться, от кого твоя дочь?

Она на миг закрыла глаза. Гизельберт сейчас унижал ее каждой фразой, словно срывал с нее покровы, выставляя ее душу на всеобщее обозрение, словно желал даже ее сердце заклеймить позором. И она ощутила гнев, а с ним и прилив сил, упрямства и гордости. Раз ее разоблачают, то она готова докончить начатое, поведать о том, через что ей пришлось пройти, о тех шрамах, что остались не только на ее теле, но и в душе. И она решительно вскинула растрепанную рыжую головку в сверкающей диадеме.