Кризис в промышленности был не единственной бедой Кэмдена: в 1969 году в рамках Плана по развитию Большого Лондона (он был осуществлен лишь частично) предполагалось окружить центр города шестиполосной автострадой, которая проходила бы по окраинам – Далстону, Боу, Денмарк-хиллу, Брикстону, Западному Кенсингтону и Суисс-Коттеджу. Подготовка предложения, консультирование и опросы общественного мнения растянулись на годы, а государство принудительно выкупало разрозненные участки города и предписывало заморозить дальнейшее строительство и развитие на довольно больших прилегающих территориях – все это делало Кэмден инвестиционно непривлекательным. В начале 1970-х здесь царила депрессивная атмосфера и «старый рабочий класс» попросту бежал из этого боро, оставляя пустые дома и заколоченные лавки[473]. Все же просторные, дешевые, готовые к заселению дома ранневикторианского периода (они были далеко не новыми, многие годы комнаты и койки здесь сдавались в наем, – что и делало их особенно привлекательными для кардинальных преобразований) представляли интерес для определенной части населения. Если в конце 1950-х наиболее авантюрных представителей среднего класса притягивал Ислингтон, то теперь работники прессы и университетские работники запустили процесс джентрификации в Кэмдене. Журналист Дэвид Томпсон был в числе таких первопроходцев – в 1956 году они с женой въехали в дом по Риджентс-парк-террас. В своей книге, опубликованной в середине 1980-х, он вспоминает об изменениях, произошедших в архитектурном облике боро и во внешности его обитателей:

Я считал мастерски написанные лица с картин Босха, Брейгеля и Хогарта ушедшей натурой… Но постепенно начал замечать их в автобусах, на аукционах, рынках и ярмарках. То же и с карикатурами Марка[474]. Когда я впервые увидел их, то подумал: какая талантливая выдумка эти супруги Стринг-Элонги![475] Однако сейчас… я вижу Стринг-Элонгов и их товарищей повсюду. Думаю, мы тоже по-своему Стринг-Элонги, или по крайней мере вплотную к ним подобрались, хотя никто из нас никогда не ощущал свою принадлежность к этому выдающемуся роду… И потом, мы жили в Кэмден-тауне задолго до того, как пришел Марк и так потешно изобразил нас. Это место было куда менее модным в 1950-х, когда джентрификация только набирала обороты. Из множества пансионов на Глостер-кресент сейчас остался только один, на всей Риджентс-парк-террас была заселена лишь пара домов… Увидев разрисованную мелом мостовую, молодых матерей с колясками, детвору, играющую на лужайке, Мартина утвердилась в своем желании жить здесь. Для нее преимущества затмили недостатки[476].

Вероятно, Томпсоны с этим не согласились бы, однако их снисходительное, идеализированное представление о нищете прекрасно укладывалось в систему взглядов, которую высмеивал в своих карикатурах Марк Боксер и с которой они не стремились себя соотносить. Саймон и Джоанна Стринг-Элонги впервые возникли в конце 1960-х годов как герои серии карикатур «Времена и нравы северо-западного Лондона» на страницах журнала The Listener и на протяжении 1970–1980-х годов появлялись в The Times. Это была пара из Кэмдена, с модными стрижками и очками в тяжелой оправе, охочая до последних новинок альтернативной культуры и отчаянно следящая за тем, как нынче принято рассуждать о политике и отношениях полов. Стринг-Элонги стремились всегда быть на шаг впереди толпы. Весной 1975 года, омраченной забастовками и ростом инфляции, Марк нарисовал супругов поднимающимися по ступеням своего дома – под их ногами хрустит мусор, и они причитают: «Если так пойдет и дальше, придется нам поискать место, которое наверняка не станет модным». В другой карикатуре Джоанна стоит перед витриной благотворительного магазина и обращается к подруге: «А ведь когда-то мы и впрямь любили покупать подержанные вещи, помнишь?»[477]