Курс любви - Ален де Боттон (2016)

Четверг, восьмой час вечера. С утра Рабих участвовал в четырех совещаниях, разбирался с недобросовестным поставщиком тротуарной плитки, устранил (он надеется) недоразумение с налоговыми скидками и старался привлечь нового финансового директора к выступлению на конференции клиента, что могло бы сильно сказаться на работе в третьем квартале (или, наоборот, могло бы вылиться в небольшую неразбериху). Ему пришлось по полчаса отстоять в проходе переполненного рейсового автобуса, добираясь до работы и обратно, а теперь еще и шагать пешком от остановки под дождем. Он думает, как здорово будет добраться наконец до дома, налить себе бокал вина, почитать детям главу из «Великолепной пятерки»[33], поцеловать их на сон грядущий и сесть поужинать за каким-нибудь цивилизованным разговором со своим самым благожелательным союзником и другом, своей супругой. Он уже на грани срыва и склонен (оправданно) жалеть себя. Кирстен меж тем почти целый день провела дома. Отвезя детей в школу (в машине произошла жестокая разборка из-за пенала для карандашей), она убрала после завтрака, застелила постели, сделала три телефонных звонка по работе (ее коллегам, похоже, трудно запомнить, что по четвергам и пятницам ее не бывает в конторе), убрала две ванных комнаты, пропылесосила весь дом и навела порядок в летней одежде каждого члена семьи. Она вызвала сантехника осмотреть все краны, забрала белье, сданное в чистку, отвезла стул на замену обивки, записала Уильяма на осмотр к стоматологу, забрала детей из школы, собрала им (щедро) перекусить, ухитрилась уговорить их сесть за домашние задания, приготовила ужин, приготовила ванну и отчистила пол в гостиной от чернильных пятен. Сейчас она думает, как будет здорово, когда Рабих придет домой и возьмет все в свои руки, а она сможет налить себе бокал вина, почитать детям главу из «Великолепной пятерки», поцеловать их на сон грядущий и сесть поужинать за каким-нибудь цивилизованным разговором со своим самым благожелательным союзником и другом, своим супругом. Она на грани срыва и склонна (оправданно) жалеть себя. Когда они наконец-то оказываются в постели, читают, Кирстен не хочет накликать беду, но кое-что в мыслях не дает ей покоя.

– Не забудешь завтра погладить пододеяльники? – спрашивает она, не отрывая глаз от книги.

У него передергивается живот. Он старательно сохраняет терпение.

– Завтра пятница, – напоминает он. – Я думал, ты могла бы сделать это в пятницу.

Теперь она поднимает глаза. Взгляд ее холоден.

– Попалась, попалась, – произносит она. – Дела домашние – моя забота. Извини, что спросила. – И вновь возвращается к своей книге.

Эти раздражающие перебранки способны изматывать больше, чем открытый гнев.

Он размышляет так. Теперь я зарабатываю две трети наших доходов, возможно, даже больше, в зависимости от того, как выводится общий итог, но, кажется, я еще и во всем другом делаю больше, чем мне по справедливости положено. Мне дают почувствовать, будто моя работа это ничто, это мое хобби. На деле моя работа редко приносит мне самому удовлетворение и неизменно – напряжение. Я свои обязанности знаю: в прошлые выходные водил детей на плавание, а только что загрузил посудомойку. Глубоко в душе я хочу, чтоб меня кормили и оберегали. Я в бешенстве.

И она размышляет. Все, похоже, уверены, что мои два дня дома – это сплошной праздник и мне просто повезло: у меня есть личное время для отдыха. Только нашей семье и пяти минут не продержаться без всего того, что я незаметно делаю. Все на мне. Очень хочется передохнуть, но стоит мне заикнуться о какой-нибудь рутинной работе, которую я хочу кому-то передать, как мне дают понять, что я несправедлива, так что в конце концов, похоже, легче промолчать. Опять что-то со светом не в порядке, и завтра мне придется гоняться за электриком. Глубоко в душе я хочу, чтоб меня кормили и оберегали. Я в бешенстве.