Танцующая в Аушвице - Паул Гласер (2010)

Оставив Рашель в снегу, мы с Мартой, потрясенные, идем дальше. Молча. Да и что тут можно сказать? Слезы на наших щеках превращаются в ледышки. Внезапно раздается приказ. Мы его не слышим, но все резко останавливаются. Я натыкаюсь на идущего впереди, тот сразу начинает ругаться. Но это не доходит до моего сознания. Привал. Мы ждали его много часов подряд. Рашель его не дождалась. Люди садятся прямо в снег или ищут укрытия под стенами разрушенных домов, стоящих вдоль дороги. Мы находимся недалеко от маленькой деревушки, вернее, от того, что от нее осталось.

Немцы бросают в толпу узников несколько буханок хлеба. Мгновенно вспыхивают драки. Мы с Мартой наблюдаем за всем этим со стороны. У нас еще есть хлеб, взятый из лагеря. И кроме того, незадолго до прощания Рашель отдала нам свою долю. Все это кажется нереальным, дурным сном, из которого хочется вынырнуть, но не получается. Мимо нас проходит небольшая группа немецких беженцев, некоторые из них катят перед собой тачки. Покидают восточные земли. “Русские прорвались!” — кричат они. Но все мы слишком устали, чтобы реагировать. В эту морозную ночь мы спим на открытом воздухе, прячась от ветра под стенами разрушенных домов. Мы с Мартой согреваемся, крепко прижавшись друг к другу и время от времени растирая друг другу лицо и руки. Обувь и одежда не слишком помогают. Так, после полутора лет в Аушвице, проходит наш первый день по эту сторону колючей проволоки.

На следующее утро поход продолжается. Повсюду лежат мертвые. На пронизывающем холоде многие не проснулись. И впрямь заманчиво: заснув, ускользнуть в этот холод. Все случится мягко и как бы само собой. А вот за то, чтобы жить, надо постоянно бороться. Особенно если ты лег. Хотя некоторые умирают и сидя. Очень скоро мертвых становится не видно, их всех накрывает снежный саван.

Такая смерть не для меня, хотя и я могу представить себе искушение мягким белым снегом. Когда на второй день в полдень нас останавливают, снова начинает падать снег. Сидя на обочине, я разглядываю крупные хлопья. Красивые пушистые снежинки, кружась, опускаются вниз. Чаще их сносит ветром наискосок от меня. А то вдруг они летят в другую сторону. Поскольку снег приглушает резкие звуки, такое впечатление, что все вокруг погружено в покой. И мне безразлично, что меня саму медленно накрывает снег. Я бездумно смотрю на эти бесконечно падающие хлопья, смотрю на другой мир. Он спокоен и красив. Наверное, Рашель теперь лежит под снегом. И больше не чувствует боли в своей прекрасной снежной могиле.

Чуть погодя разносятся лающие команды. Я поднимаю глаза, нам нужно идти дальше. Стряхиваю с себя снег, ищу Марту. Она сидит вплотную ко мне. Одеревеневшая от холода, начинаю двигаться дальше, но через полчаса потихоньку расхожусь. Некоторые пытаются бежать, некоторым удается раствориться в наступающей темноте или исчезнуть, когда мы идем по краю леса. Но большинство беглецов настигает пуля.

Мы шли в сторону Бреслау, когда вдруг — Halt! — нам приказали остановиться: впереди зазвучала артиллерийская канонада. Небольшими группками мы расселись вдоль дороги. Артобстрел нарастал. Вокруг нас стали рваться снаряды. Каждому из них предшествовал тонкий свист, затем — яркая вспышка. И взрыв. Точно так молния предупреждает о следующем за ней раскате грома. Чем выше звук, тем ближе снаряд, вот что мы уяснили из этого обстрела. А кто слышал пронзительный свист, но не видел следующих за ним вспышку и взрыв, тот, значит, был уже мертв. Но смерть нас тогда почему-то совсем не волновала. Одним из близко разорвавшихся снарядов задело эсэсовца. Он остался лежать, упав лицом прямо в грязь, но на его голове по-прежнему держалась каска. Если взглянуть со стороны — так эсэсовец в полном порядке. Однако он не шевелился, и у него не хватало обеих ног. Куда они подевались, было непонятно, лишь чуть поодаль валялся ботинок со ступней. И это сделал один-единственный снаряд! Не отрывая глаз, я смотрела на эсэсовца. Первый раз я видела взрыв со столь близкого расстояния.